|
|
 |
 |
|
|
Золотой эликсир - продолжение Валерий Лозовой А наверху Супрунов подступил к белевшему окну. Уже совсем рассвело. Но красна солнышка еще не видать. Облака волкнисто-ребристые, как выбеленная плоть воблы, лениво тянулись, запруживая омлетными слоями выбритое за ночь небо. Настольная лампа продолжала гореть, демонстративно отвернувшись от разгулявшегося, неотвратимого конкурента, презрительно оттопырив тощий зад. Супрунов не любил двойной свет, когда дневной, рассеянный и истинно белый, он мерзко смешивается, скрещивается с яичной желтизной комнатного электричества. Но вырубать лампу почему-то не торопился. Что же это такое было здесь полчаса назад? Мысли, одна нелепее другой, упорно пытались найти объяснение, подчинив себя логике разумности и смыслу порядка. Полковник покинул дерматиновый доменный донжон и, осторожно обогнув светящуюся цаплю в капоре, уселся на стул, на котором только что сидел экстраординарный правонарушитель. Супрунов четко ощутил причинным местом его еще не остывшее тепло. Да, неловко! И глянул на лампу. Сноп ее света ударил его по глазам. "Теперь ты сам попался голубчик!" - шепнул ему на ухо его собственный голос. Абсурдная, бредовейшая мыслишка! Но почему он сидит, и вставать не хочет? Но, нет, надо посидеть еще, исключительно для следственного эксперимента! Супрунов инстинктивно зажмурился, отвернул голову и поймал себя на том, что волей-неволей он подражает ужимкам пожирателя фонарей - его идиотским гримасам и нелепым телодвижениям. Он опять, уже гораздо осторожнее, глянул прямо в ослепительную зеницу лампы и вдруг неожиданно обнаружил поразивший его оптический эффект, который раньше никогда не замечал. Он просто бросился, прыгнул, как рысь, ему в глаза. Действительно, ресницы собирали лучи в яркий, тугой сноп, который струился, уходя мимо носа, вниз … прямо в разинутый рот! Оставалось только заглотнуть его, как позолоченную блесну. При этом сноп расширился, утолстился и стал ярче и полновеснее. Если еще чуть ниже наклонить голову - то он ускользает вниз, из поля видимости. И, натянув донельзя нитяные оси лучей, обрывается напрочь! И уходит, уходит вниз, уже чистым ощущением, сползая по пищеводу, трахеям, ныряет под сердце, вздымая диафрагму, как яхтенный грот. Окончательно озадаченный полковник впал в неистовый азарт. Какая-то непреодолимая сила искушала его выяснить эту хрень до конца. Он все проделал по новой, тщательно, скрупулезно, с толком и расстановкой, сосредоточенно концентрируясь… И добился того же поразительного эффекта. В третий раз он догадался открыть рот, и впустить туда уже собранный сноп лучей. Под языком скопилась бездна слюны, а к горлу подкатил колобком упругий, тугой комок. Супрунов сглотнул его и вдруг почувствовал, как мягкий, нежный, но вместе с тем жаркий шарик, вернее, мячик проскользнул в узкий грот межу легкими, спускаясь на дно ущелья, где его поджидали неумолимые ниагарские пороги, с которых он пирогой провалился под пуп. Там мячик раздулся, заставив тугой живот опустить курдюк и напрячься, как Кракатау перед извержением. "Ишь, как пузо играет!" - восхищенно заметил он. Затем снова перегрыз сверкающий сноп, заглатывая очередную пайку света… И вдруг лампочка неожиданно ослабила яркость своего свечения, словно в сеть мгновенно вмонтировали реостат - для ручной регулировки напряжения. Супрунов от неожиданности оробел. Испугался, можно сказать. Потряс бессонной головой, протер усталые, засыпанные жгучим песком глаза. Нет, вроде как все на месте! Лампочка светилась, как и прежде - ровно, спокойно и надежно. На всю положенную сотку ватт. "Таки мерещится!" - решил Супрунов и резко вскочил с заколдованного стула, обежал стол и плюхнулся в родное до боли, любимое кресло. Упаси, Господи, от напастей сиих! Кресло покорно, с нежной материнской любовью и заботой, приняло полковничью ягодицу в свои объятия. Усталость неизбежно, свинцовой ртутью разлилась по его членам. "В жизни всегда есть место подвигу. А в смерти пребудет повод для отдыха!" - неожиданно зарифмовалась в меркнущем уме Супрунова высокая, глубоко философская сентенция. И внимание полковника вместе с головой сползло набекрень и окончательно иссякло. Супрунов беспробудно уснул. Ему приснился сон. Будто он на даче, в одних трусах сидит на теплой, взрыхленной, мягкой, как селиконовая перина, грядке и ест горяченькие голубчики. С чесночной затиркой ест. Уплетает с хрустом в среднем ухе. А те просто тают. Прохладные, прямо из холодильничка - в самое пекло, в самую знойную жару! Прямо из кастрюли ест. Хряцает, шамает, хавает, трескает, лупит, топчет… Голыми руками это делает! Душистый соус сползает по локтю расплавленным красным золотом. Кожу щекочет в складке под венкой. Эмалированный бок кастрюли приятно греет пузцо… И вдруг, как гром с ясного неба, звенит будильник, надрывается как оглашенный. Хотя он вроде как его вовсе и не накручивал! Ведь полдень на дворе. Галка, наверное! Но вдруг в конце грядки появляется давешний задержанный, со своей идиотской ухмылочкой, и многозначительно, с неистовым пафосным пиететом, прорекает: - В старом дереве - рев дракона! В древнем черепе - ясный зрачок! В правой его руке позвякивает придушенным птенцом будильник. Из их собственной домашней спальни! А в левой он держит за карниз сорванные с дачной стены часы с кукушкой. Кукушка регулярно высовывается и орет благим матом: " Ху-ху?, ху-ху?" По-английски, с недоуменными вопросительными интонациями. Кто же, кто же он такой, этот долбанный арестант? Мелькает догадка… но экран неотвратимо меркнет, прекращая химерную видеозапись сновидений. Полковник разлепляет красные, как у быка на корриде, мутные буркалы. На столе визжит, трещит, воет, разрывается на куски, как противопехотная мина, раскрасневшийся, осипший до хрипа телефон. Супрунов со скрипом потянулся, стащил трубку и ткнул ее в ухо. Звонил майор Лахно, по кличке "Лох-Несс". Из сопредельного отдела, что в соседнем крыле - слева, наискосок. Однокашник Супрунова по Академии и старый неутомимый завистник. - Боевой салют, коллега! - звенит на том конце его бодрый, выспавшийся тенорок. "У-у, петух крашенный!" - помыслил в сердце Супрунов. - Игнат Петрович, вы что там, спозаранку решетки в камерах варите? - Что? Где? - у Супрунова спросонья все в мозгу перемешалось. - Да, у вас внизу! Искры из окон снопами сыпет… Просто первомайский салют! - Ты чего, Лахно, издеваешься, как всегда? - с укором проворчал Супрунов. - Да нет, Игнат Петрович! Да ты возьми и сам полюбуйся! Лох-Несс, похоже, абсолютно серьезен. Не прикалывается, не подзуживает, как обычно, сволочь. Какая тут, к монаху, сварка!? Что-то и впрямь неладно… Супрунов вылетел из кабинета, как пуля со смещенным центром тяжести и засеменил затекшими конечностями по коридору. Свернул в пролет и отворил дверь лестничной клетки. Вдруг грохот. Снизу. Ударил в правое ухо. Потом - в левое. Его звук, раздвоился, как язык гюрзы, и полетел по коридору, разбиваясь эхом вдребезги. Стреляли из "макарова", два раза подряд. Супрунов, устойчиво косолапя, как можно быстрее спустился к выходу - во внутренний двор. Выстрелы явно донеслись оттуда. Но на пороге его чуть было не сшиб с ног несущийся во весь опор Перлюк. Упал как подкошенный, как нашкодивший ребенок, уходящий от соседского возмездия - прямо в объятья непосредственного начальства. Супрунов мощным движением плечевого пояса и всего, что к нему прилагается, вернул зарвавшегося подчиненного в надлежащую, допущенную уставом диспозицию. - Игнат Петрович! Игнат Петрович - запричитал тот ошарашено. - Караул! Он сбёг! Сбежа-а-л! Растворился в воздухе, как дым!!! - То есть, как растворился? Супрунов пребывал в полном недоумении. Перлюк выдохнул и затараторил снова, подобострастно закатывая глаза, и размахивая ручками, как итальянец после футбола. Вылитый тифози, обсуждающий матч! - Игнат Петрович, я просто в шоке! Я в изоляторе был. Пассажир наш вроде затих. Сидит прислонютый в углу, на лавке. Не то дремлет, не то мудитирует. Лапки заплел. Я и закемаирил малехо. Все ж сутки не спал, Игнат Петрович. Только очнулся, чувствую - что-то неладно! Подрулил к камере с этим щупликом. Заглянул - а его там, Игнат Петрович, и нету! Вот вам крест, нету! Я опешил. Не может быть такого! Проверил - все замки заперты, решетки на месте. Тревогу поднял. А сам из изолятора поскакал во двор. И на пороге глядь - а наш шпагоглотатель через двор к воротам топает. Чешет, гнида шершавая, как по бульвару, как ни в чем не бывало. Мать твою идти! Я ему ору изо всей мочи: " А ну-ка, стой, змей! Куда?! Стрелять буду!!!" А он, Игнат Петрович, и в хрен не дует. Обернулся так, словно спешит куда-то, по срочным делам. Мол де, не до сук. Ручкой узнавающе машет. Этой своей идиотской ухмылочкой лыбится и дальше прет. Типа некогда ему! Ни фига себе! Ну, и пальнул по инструкции, как полагается - сначала в воздух, потом - по ногам. Только глянул повнимательнее - а ног-то у него и нету! Верхняя половина тела по воздуху плывет! Ну, просто как во сне. Я глаза потер - не исчезло! Ей-богу, я такого в жизни никогда не видал! А потом он и совсем исчез. Сейчас вот был - и нету… Перлюк примолк и перевел дух. Полковник отчаянно покачал головой. -Вы мне не верите, Игнат Петрович? Не верите?! Перлюк стал заискивающе заглядывать шефу в глаза. Супрунов вскинул ладони в успокаивающем жесте. - Будет тебе, Витенька! Я теперь уже всему верю. Идем! Будем проходить психиатрическую экспертизу вместе. Они спустились в изолятор. Вступили в камеру. Ой-йо! И впрямь пусто. Теперь по фуражке уж нагопают обязательно! Как это так, чтобы задержанный из места содержания скрылся непонятным образом? Не побег совершил, обойдя бдительность образцовой охраны, а именно исчез, как испарился! Как сквозь землю провалился! Кто ж в такое поверит? Стальной засов-то в петле, и замочки в уключинах блестят. Вон и решетки на месте - целы-целехоньки. Но угол потолка почернел от копоти. Так, так! А это еще что? На скамейке и под ней, на темном, маслянистом полу серела осунувшаяся вниз груда какого-то порошка. Будто кто-то мешок цемента высыпал. Супрунов аккуратно прихватил щепотью загадочную субстанцию. Осторожно, словно свечу погасил. Потер ее между пальцами. - Нет, Перлюк, это не цемент. Смесь какая-то. Вроде пепла с песком… Такое впечатление, словно он, электровампир этот само-испепелился! Старлей согласно, как цирковой пони, закивал головой. - А это что? Под скамьей, едва заметно, валялись перепачканные смесью наручники. Вдобавок, из них торчало воткнутое в уключину огромное, черное птичье перо. Перлюк от изумления даже присвистнул. - Ничего себе, гражданин полковник! Вот это да! -Да уж! - Супрунов был озадачен не менее. - Иди вызывай экспертную группу - пускай выяснят срочно, что это за хренотень?! На следующее утро Супрунов, бодрый и выспавшийся, читал доставленное накануне групповое заключение особого экспертного отдела. Его принесла Катенька, личный секретарь-референт полковника Супрунова. Провожая ее взглядом, он в очередной раз по достоинству оценил лекальные кривые ее совершенной конституции. Полковник раскрыл папку. Экспертюги - молодцы! Ничего не скажешь. Опрятные ребята. Хоть и зауми, порой, многовато. Но сработали оперативно. Не заставили себя ждать, не мурыжили, как обычно. Почувствовали, что дело под особым контролем. Супрунов бегал взглядом по строчкам. Ого! Хеллоу, Елоу Джек! Салют тебе! "Презренный металл, из шести букв, по горизонтали". Отгадай, Петрович! Так, еще раз, сначала. Первое. "Металлографическая экспертиза геохимической лаборатории. "Состав смеси, объемом в семнадцать и шесть десятых литров, весом - двенадцать килограмм четыреста грамм ". Далее. "Из них - девять килограмм восемьсот семьдесят три грамма минерального золотого песка из не идентифицированных источников прямой добычи. Спектральный анализ: близок по составу золотому песку Алданских приисков ". - Ба, да этого, наверняка, хватит, чтобы обновить всю иллюминацию столицы, с предместьями и пригородами вместе взятыми. А может и не один раз! - восхитился Супрунов вслух. "Лаборатория биохимии. Оставшаяся взвесь, после промывки песка, флюктуации и просушки. Легкая часть смеси - пепел органического происхождения. Аналогичен по химическому составу и структуре двум образцам, хранящимся в архиве вещдокоов". Картотека, номер, число. Подписи - такие-то. Первое. "Обрядово-ритуальный пепел, получаемый от сжигания навоза священных храмовых коров. Доставлен из Варанаси, штат Уттар-Прадеш, Индия". - Боже, паленый кизяк! И откуда он взялся? Второе. "Священный пепел "випхути" Сатья Сай Бабы, почитаемого сподвижниками, последователями шиваизма, как реальное воплощение божества. Образуется в результате "чудодейственной" материализации, механизмы которой науке не известны". - А нам заливал, что не из Индии, йог его мать! И последний вещдок. "Орнитологическая экспертиза. Государственный НИИ биологии им. Н.И.Вавилова. Отдел зоологии. Лаборатория пернатой фауны. Сброшенное маховое перо grus japonesis - журавля японского. Самец, взрослая особь. Метрологический анализ. Параметры …" - Японский бог! - в сердцах выдохнул полковник. Захлопнул папку и с ненавистью отпихнул ее от себя. В висках опять ломило и стучало. А перед глазами переливались радужные спирали и багровые сполохи. Мигрень возвращалась. Супрунов потер затылок круговыми движениями, до боли тираня, мучая кожу на холке. Как всегда, девять - по часовой и шесть - против. Шиатсу. Японский бог! Япона-мать! Полковнику опять захотелось хлопнуть эту треклятую стопку элитной водки. В отпуск надо бы, на недельку - за свой счет! Он обречено щелкнул выключателем. Настольная лампа вспыхнула беспрекословно. Свет ее показался тусклым и невзрачным. Жалкий, дважды хищно перекушенный ершом червячок, едва теплился под поплавком абажура. Ясное дело - за окном сиял сметающий все на своем пути, ослепительный, летний полдень, не оставляя тревогам и сомнениям ни миллиметра тени. Супрунов повторил следственный эксперимент еще раз. Уже лучше. Никаких галлюцинаций! Мракобесию - окончательный и беспощадный отпор! Потом опять выключил лампу. Подождал мгновение. Зажег. И снова вспыхнул, зазолотился свет. Ровно и негасимо. Назад Ваше мнение на форуме ! |
| [ Вверх ] | | | ||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
