|
|
 |
 |
|
|
НА ТРОПИНКЕ, УСЫПАННОЙ ЦВЕТАМИ... Часть вторая Глава 2 К северу от Чжанцзякоу на несколько сотен ли тянется безводная, гладкая, пустынная степь. Степь совсем плоская, лишь изредка попадаются небольшие углубления, похожие на чашу. Сквозь мелкий рыжеватый песок пробивается зеленая поросль; по ней там и сям бродят молочно-белые стада овец. Под утренним солнцем трава кажется голубой и издалека напоминает огромное озеро, в котором отражается голубое небо. А стада овец - странствующие по небу облака. По степи разбросаны конусы юрт и современные деревянные дома. Больше ничто не нарушает безлюдье и романтический покой степных просторов. Здесь расположены десять уездов, входящих в аймак Шилин-Гол. Центр аймака -небольшой городок Шилин-Хото. К северу от городка возвышается холм высотой метров триста-четыреста, по форме он точь-в-точь напоминает юрту. Поэтому и прозвали его гора Обо, что значит "юрта". Одиноко возвышающийся среди гладкой, как лист бумаги, степи, он издали бросается в глаза. В мае погода здесь совсем как весной во внутреннем Китае. Яркое солнце прогревает воздух. Все вокруг сверкает, как чисто вымытое стекло, и трава весело зеленеет. Высоко в небе поют жаворонки. Самих птиц не видно, и только их звонкие, как колокольчики, трели льются с высоты. На горе цветут абрикосы и персики, их аромат смешивается с запахами свежей степной травы, а ветер разносит их по всей округе. И хотя эти запахи едва ощутимы, здешние жители очень чувствительны к ним. Эти запахи несут им воспоминания о милом их сердцу прошлом... В это время года на вершину горы приходит много людей. Они смотрят на бескрайнюю степь, и зелень убегающей за горизонт травы так же далеко уносит их мысли. Даже те, кто приехал издалека, любуются раскинувшейся перед ними картиной. Они тоже могут отдаться потоку мыслей и вернуть к жизни образы, скрытые в глубинах их памяти... Чан Мин простоял на вершине горы два часа. Вниз он спустился, лишь когда солнце уже садилось за горизонт. В рукавах куртки он унес с собой немного пьянящего степного запаха. Он вернулся в гостиницу на главной улице городка, вошел в свой номер. Много дней вторая койка в комнате пустовала, но сейчас на ней покоился коричневый саквояж, свидетельствовавший о том, что в комнату въехал новый жилец. Потом Чан Мин заметил, что на столе лежали печенье, фрукты и железнодорожный билет, завернутый в записку. Он сразу сообразил, что товарищи из местной ремонтно-тракторной станции уже купили ему билет на завтрашний поезд и собираются повидаться с ним на вокзале. Печенье и фрукты они принесли ему в подарок. Несколько месяцев тому назад здешняя ремонтно-тракторная станция попросила завод, где работал Чан Мин, прислать им в помощь на полгода хорошего техника. Руководители завода решили послать Чан Мина. Меньше чем за три месяца Чан Мин сумел все наладить. Завтра он собирался ехать домой. Он собрался было перекусить, когда дверь распахнулась и на пороге вырос крупный мужчина с черным кожаным мешком за спиной. Он шел прямо на Чан Мина, по его раскрасневшемуся лицу было видно, что он выпил. Глаза, нос, рот, уши-все на его лице было очень большим. Он протянул свою ладонь и крепко сжал руку Чан Мина. Ладонь была теплая, толстая и пухлая, словно бурдюк с горячей водой. - Меня зовут Ма Чанчунь, а "Чанчунь" пишется теми же иероглифами, что и город Чанчунь. Ты можешь звать меня стариной Ма. Я певец, работаю в Шэнъяне. Ма Чанчунь сбросил мешок на койку, рядом положил шляпу. Его густые черные волосы спутались, как клубок проволоки, отдельные пучки волос стояли торчком, словно говоря: "Нас не сломить!" Он достал сигареты, предложил одну штуку Чан Мину. Чан Мин отвернулся, давая понять, что не курит. Ма Чанчунь очень любил поговорить и болтал без умолку. Рассказывал он все больше о себе. - Я раньше пел лирические песни, а сейчас? -громыхал он. -Сейчас лирика не в почете, нужно не петь, а кричать, кричать что есть мочи, и чем громче, тем лучше. А еще лучше греметь как гром, чтоб публика оглохла! Вот я и приехал сюда-в степи как ни кричи, а голоса все равно не хватит. Ха-ха, это я шучу. Я отнимаю хлеб у наших крикунов ультрареволюционеров! Ну, браток, что со мной можно сделать за такие слова? Чан Мин рассмеялся. Он часто предпочитал отвечать смехом. Не потому, что не имел своего мнения, а просто не хотел неприятностей. Мало ли в жизни людей, которые специально следят за другими. Их хлебом не корми, а дай отыскать грязь. А потом развести этой грязи целую бочку и вымазать тебя... - Эй, браток, а ты часом не левоэкстремистский элемент? -не унимался старина Ма. -Доносы пописываешь или живешь своим трудом? Ты тоже хочешь достать блокнот и записать то, что я говорю? - Надеюсь, мы поговорим о чем-нибудь другом, -сказал с улыбкой Чан Мин. Старина Ма звонко рассмеялся. - Вон оно что! Браток, я с первого взгляда увидел, что ты парень правильный! Ты, должно быть, всей душой ненавидишь таких, как Линь Бяо, и не станешь ради карьеры топить хороших людей. Верно я говорю или нет? Вот! У меня глаз острый... Конечно, иногда и я могу ошибиться, ведь вокруг меня каждый день толклись всякие ультрареволюционеры. Они раньше хорошо ко мне относились, а потом они же больнее всего и врезали мне. Главное преступление, которое они мне приписали, заключалось в том, что десять лет тому назад я пропел по радио несколько иностранных народных песен. Логика у них была такая: государства, где поют эти песни, сейчас капиталистические, и потому, по их словам, я пропагандирую капитализм. А если государство ревизионистское, то я, стало быть, пропагандирую ревизионизм. А что, если я, находясь в социалистическом государстве, пою революционные песни, -это как? Некоторые утверждали, что я намеренно вводил в заблуждение публику красным занавесом, а за ним протаскивал феодальные, буржуазные и ревизионистские идеи. Они нашли во мне еще много разных недостатков, говорили, будто я слишком много о себе понимаю, развязно себя веду. Ну, вот тебе один случай для примера. Однажды мы выступали в деревне, на улице женщина продавала орехи, я купил немного, а они стали говорить, что я поддерживаю капитализм... Если перебрать эти обвинения, они все вот такого рода. Ты подумай, браток, я и пропагандирую феодализм с ревизионизмом, и поддерживаю капитализм, и социализмом недоволен, что же я за человек? Ты ни за что не догадаешься, каким способом они мне досаждали. Они знали, что у меня есть привычка разговаривать во сне, и каждую ночь приставляли к моей постели человека с блокнотом, а тот записывал все, что я говорил во сне. Они заявляли, что сказанное человеком во сне лучше всего выражает его настроение. По их словам, я однажды закричал во сне: "Огня!", и на следующий день битых четыре часа они допытывались у меня, что я хотел поджечь. Если б могли, они бы мне в зад вставили подслушивающее устройство и изучали бы звуки, которые оттуда вылетают! Ты не смейся, браток, они много натворили разных глупостей! И это революционеры? Я могу называть их лишь "ультрареволюционерами". И они ультрареволюционно лезли руководить. Теперь стали проводить расследования, и мое дело тоже начали расследовать. Как думаешь, приятно им это? Каково-то им взять и выпустить на волю птицу, посаженную в клетку? Они целыми днями бездельничают, морочат людям головы, измываются над людьми так, что те совсем забывают о порядочности. Это самый удобный, самый экономный способ продемонстрировать свою "ультрареволюционность". Но проведение расследований -это указание председателя Мао, открыто выступить против они не могут, поэтому они втихомолку следят за мной, подсматривают, не случаются ли у меня какие-нибудь "рецидивы". Я догадываюсь, что их блокноты опять исписаны от корки до корки. Я измотался вконец, перестал спать по ночам. Если бы так пошло дальше, я бы из-за них совсем загнулся. Прослышал я, что местному ансамблю песни и пляски требуется солист, и тут же прибежал сюда. Я хочу хорошо спеть здешним пастухам, хочу, чтобы звуки моих песен плыли по степи. Вот уж много лет я не пел, горло словно онемело!.. А у вас-то как с ультрареволюционерами? - Где ж не бывает вонючих клопов и кусачих блох? Где есть люди, там они и водятся, иначе им не выжить. Они ведь живут тем, что пьют человеческую кровь, -сердито сказал Чан Мин. Речи Ма Чанчуня глубоко взволновали его. - Верно говоришь, браток. Я догадался, что тебе тож пришлось хлебнуть горя, правильно? Но ты молод. Ты не мог настрадаться от них так, как я! - Да разве только мы двое пострадали? Главное, что партия, государство, народ, молодежь...-Оттого что Чан Мину хотелось так много сразу сказать, он запнулся. - Правильно! -Ма Чанчунь вскочил, своими огромными руками обнял Чан Мина за плечи и загрохотал: -Хорошо, хорошо, хорошо сказал! -От волнения он не смог больше ничего сказать. Его толстые губы дрожали, он с изумлением смотрел на этого почти незнакомого ему, ничем не примечательного на вид юношу. -Браток, ты, кажется, смотришь шире меня, дальше меня. Я... - Кто же преследовал вас? - Скажу тебе все как было! Самыми подлыми оказались двое моих учеников! -в сердцах выкрикнул Ма Чанчунь. Его раскатистый голос с такой силой ударился о стены, что комнату наполнило звонкое эхо. Схватив со стола стакан, он в два глотка осушил его, закурил, жадно затянулся, запрокинул голову и уже собрался рассказать, как вдруг в дверь постучали и в комнату вошли две 72 девушки. По ним сразу было видно, что они приехали из внутреннего Китая. Одна полненькая, другая тонкая и изящная, лет им было не больше двадцати пяти. Когда, девушки узнали, что высокий мужчина с красным лицом и есть знаменитый Ма Чанчунь, они радостно захихикали и стали звать его к себе в гости выше этажом. - Вы спойте нам только одну песню. Мы много не будем просить, хотим только услышать, как вы поете!-сказала полненькая девушка. - Даже если вы и не станете петь, мы все равно будем вам рады!-добавила, улыбаясь, ее стройная подруга. - К чему такие церемонии!-Ма Чанчунь был очень тронут и сразу повеселел. Взмахнув пухлой рукой, он сказал:- Если вы хотите услышать, как я пою, вы только скажите мне: "Старина Ма, иди к нам, спой!" И я тут же приду! Девушки радостно рассмеялись и почтительно распахнули перед Ма Чанчунем двери. - Браток, ты тоже приходи!-обратился певец к Чаи Мину.-Я только что слышал от служащих гостиницы, что ты завтра уезжаешь. Я хочу спеть тебе на прощание, ты послушаешь, как я ною, и поймешь, кто я такой... Чан Мину тоже очень хотелось послушать его пение, и он с радостью пошел вместе с ним. В коридоре старина Ма неожиданно остановился и сказал: - Браток, я хочу тебя попросить об одной услуге. Купи мне, пожалуйста, снотворного. Я сегодня разволновался-ночью наверняка не усну. Аптека отсюда метрах в пятидесяти по правой стороне улицы. Как бы она не закрылась. - Ладно,-ответил Чан Мин. Ма Чанчунь вынул деньги. Чан Мин хотел было вежливо отказаться, и тогда Ма Чанчунь насильно засунул их в карман Чан Мину. - Пожалуйста, иди побыстрей и тут же возвращайся! Певец не должен ждать, когда его попросит публика, он должен сам предлагать себя публике! Ну ладно, увидимся! Когда Чан Мин выбежал на улицу, он услыхал наверху стук шагов, веселый смех девушек и звонкий голос Ма Чанчуня. - Так вы едете в Пекин?!-говорил он.-Хорошо, я сначала спою для вас "Песню о Пекине"... Маленькая аптека уже закрылась, и Чан Мин осведомился у прохожего, где еще можно купить лекарство. Тот посоветовал Чан Мину обратиться в больницу. - У нас есть две большие больницы,-пояснил он.-Одна относится к аймаку, другая к уезду. Первая больница совсем недалеко отсюда. Перед ней горят такие большие фонари! Сверните на запад, пройдите два квартала и как раз на нее выйдете. Чан Мин разыскал больницу. Это было белое здание с плоской крышей, отчетливо видневшееся в вечернем сумраке. 73 Из двух молочного цвета фонарей, висевших у входа, лился мягкий свет. Вокруг не было ни души. Он подошел к входным дверям и увидел, что на стене под фонарем висит благодарность, написанная на красной бумаге. Он рассеянно скользнул по ней глазами и хотел уже войти в дверь, как вдруг вздрогнул и остановился. Заголовок на объявлении гласил: "Сердечно благодарим нашу спасительницу товарища Бай Хуэй". Далее говорилось: не так давно пастух Булунь (тот, кто написал благодарность) упал с лошади, и одна его нога попала под проезжавший мимо трактор. Он потерял много крови и был уже при смерти. Тракторист привез его в больницу для переливания крови. Из дежуривших в то время служащих больницы нужная группа крови была только у босоногого1 врача Бай Хуэй. Она отдала Булуню 200 граммов крови, но этого оказалось недостаточно. Говорилось, что Бай Хуэй была девушкой хрупкой и слабой. Но в этот критический для пастуха час она решила отдать еще 100 граммов. Булунь был спасен... "Бай Хуэй! Неужели она?-подумал Чаи Мин, но тут же отверг свою догадку:-Нет, не похоже. Иероглиф, обозначающий ее имя, пишется немного по-другому, хотя звучит так же. Это не она!" Он толкнул дверь и вошел в приемный покой. В приемной сидела врач-монголка, лет сорока с лишним. Узнав, что Чан Мин пришел в больницу только для того, чтобы купить снотворное, она улыбнулась и выписала для него рецепт. - Получите в окошке в конце коридора. Записи не требуется,-сказала она. Чан Мин поблагодарил и пошел в конец коридора, протянул в полукруглое стеклянное окошко рецепт и спросил: - Сколько с меня? В окошке он увидел, что за столом сидела служащая больницы в белом халате, белой шапочке и широкой марлевой повязке. Она читала газету, видимо, это была медицинская сестра. Не поднимая головы, она протянула руку, привычным движением взяла рецепт и положила перед собой. Вдруг глаза ее широко раскрылись, длинные ресницы затрепетали, и она резко подняла голову. Чан Мин просто поверить не мог: очень знакомые глаза на белом-белом лице, закрытом марлевой повязкой, округлились и с изумлением глядели на него. Это была Бай Хуэй! От неожиданности оба остолбенели. В следующий миг Чан Мин резко повернулся и пошел прочь от окна. Уже у входных дверей он услышал звук догонявших его шагов, с силой распахнул стеклянную дверь, вышел на улицу, спустился на две ступеньки, и тут за его спиной раздался ее голос. - Чан Мин, подожди...-попросила она. Чан Мин замер, но не обернулся и видел только четко 1 Так называли врачей, не имевших медицинского образования и окончивших лишь краткосрочные курсы в 60-70-х годах. 74 вырисовывающуюся у его ног тень Бай Хуэй. -o Как ты живешь?-спросила Бай Хуэй. Она стояла на крыльце, сложив руки на груди. - Нормально.-Голос Чан Мина был холоден. - Ты зачем сюда приехал? - По делам. - Ты... ты где живешь? - Я скоро уезжаю! Воцарилась тишина. Мучительная, напряженная, страшная тишина. Бай Хуэй увидела, что правая нога Чан Мина опустилась на ступеньку ниже, и она, словно стараясь удержать оборвавшуюся нить, сделала два шага вслед за Чан Мином и, вытянув вперед тонкие руки, взмолилась: - Чан Мин, неужели ты не простишь меня? Чан Мин содрогнулся от этих полных муки слов, повернулся было к Бай Хуэй, но тут же спохватился и решительно зашагал прочь. Он уходил, ничего не слыша. И даже если бы он что-нибудь услышал, он бы все равно не вернулся. Вот так он дошел до своей гостиницы, но не стал подниматься наверх, а пришел в свою комнату, запер дверь, выключил свет и стал ходить из угла в угол. Сверху доносилось приятное, волнующее пение Ма Чанчуня. Звуки песни взмывали ввысь, словно белоснежное облачко, и долетали до края небес, который виднелся с вершины горы Обо. Чан Мин больше не мог оставаться в комнате один. Он выбежал в коридор, взлетел по лестнице и ворвался в комнату, откуда доносились пение и смех. Ма Чанчунь увидел расстроенное лицо Чан Мина, подошел к нему и сказал: - Браток, а я-то думал, почему ты так долго не приходишь? А ты, оказывается, слушал мое пение за дверью! Я знаю, ты растроган! Песню, которую ты только что слышал, я сам сочинил. Да ты, браток, оказывается, истинный ценитель!-И он крепко обнял Чан Мина. Вечером Ма Чанчунь по причине чрезмерного волнения и отсутствия снотворного никак не мог уснуть и долго разговаривал с Чан Мином. У Чан Мина самого голова трещала, где уж ему было вслушиваться в то, что говорят другие. Лишь где-то за полночь Ма Чанчунь угомонился и захрапел. Воздух вырывался из его груди, как из кузнечных мехов. А Чан Мин всю ночь не сомкнул глаз. В ночной темноте, сменяя друг друга, перед ним вставали два лица: лицо Бай Хуэй и лицо его матери. Ему вспоминалась то его дружба с Бай Хуэй, то любовь матери. Порой Бай Хуэй молила его: "Неужели ты не простишь меня?" Порой мать гневно укоряла: "Да это же фашисты!" "Мама, могу ли я простить ее?"-спрашивал он. Кто ответит ему?.. Утром он попрощался с Ма Чанчунем и пошел на станцию. Внезапно словно кто-то сзади потянул его за рукав, он не 75 мог заставить себя идти вперед. Он повернулся и пошел к больнице, в которую заходил вчера. Но тут перед глазами его отчетливо возник скорбный предсмертный образ матери. Он остановился и несколько минут в нерешительности топтался на месте. В конце концов он повернул назад и быстро побежал к вокзалу. Пришедшие проводить его люди с тракторной станции, видя, что он не в себе, подумали, что ему нездоровится, попросили его остаться еще дня на два, но он твердо решил ехать. Поезд тронулся. Уже отъехав от станции, он все еще жадно глядел в окно, словно ожидая увидеть кого-то. Откуда ему было знать, что одна девушка простояла здесь всю ночь до утра, дожидаясь его так же, как когда-то снежной ночью у пристани Давань? Вернуться в оглавление книги |
| [ Вверх ] | | | ||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
