Благодарная Сяомэй

Ван Мучжэн из Мэнъиня был сын, как говорится, "наследственного дома". Как - то, путешествуя по югу в Цзян и Чжэ, он увидел пожилую женщину, которая сидела у дороги и плакала. Ван обратился к ней с вопросами.
- Мой покойный муж, - ответила она, - оставил, мне лишь одного сына, который теперь приговорен к смертной казни. Найдется ли кто - нибудь, кто мог бы его вызволить?
Ван всегда отличался великодушием и благородной решимостью. Он записал имя и фамилию человека, вынул из кошеля серебро, повертелся ради него в хлопотах и в конце концов освободил его от казни. Этот человек вышел, услыхал, что его спас Ван, но совершенно недоумевал, чего ради тот это сделал. Явился к Вану в гостиницу, весь растроганный и в слезах, благодарил его и спрашивал о причине такого поступка.
- Да ничего особенного, - сказал Ван, - просто я пожалел твою старуху мать.
Человек был ошеломлен и сказал, что его мать давным - давно умерла. Ван тоже этой истории подивился.
С наступлением вечера явилась женщина и засвидетельствовала Вану свою благодарность. Ван поставил ей на вид, что она ввела его своим обманом в заблуждение.
- Скажу вам по правде, - отвечала она. - Я - старая лисица из Восточных Гор. Лет двадцать тому назад я как - то с отцом моего сына провела приятный вечер. Вот поэтому я и не могла вынести страданий его голодного духа.
Ван весь затрясся, вскочил и сделал почтительный привет. Затем хотел ее расспросить дальше, но где она - было уже неизвестно.
У Вана была жена, хорошая, добродетельная, преданная Будде. Она не ела скоромного, не пила вина, приготовила себе чистую горницу, где повесила икону Гуаньинь, и, не имея мужского потомства, каждый день возжигала перед ней курительные благовонные свечи и молилась. А божество было в высшей степени чудотворное. Как что, сейчас же являлось во сне и говорило женщине, к чему стремиться и от чего уходить, так что во всех домашних делах принимали ее решения.
Затем жена Вана захворала, и очень серьезно. Она перенесла во внутреннюю горницу свою постель, а в своей спальне отдельно застлала особую кровать парчовыми тюфяками, закрыла ее на замок и как будто кого - то поджидала. Ван видел в этом мрачение сознания, но, ввиду того, что ее болезнь была такова, что мутила и лишала ее здравого смысла, он не решался ее обижать.
Пролежав больною два года, она стала ненавидеть шум, постоянно отсылала от себя людей и спала одна. Когда подслушивали, то казалось, как будто она с кем - то говорит. Раскрывали дверь, смотрели - тишина, никого! И пока она была больна, ничто ее не заботило: но свою дочь, четырнадцатилетнюю девушку, она каждый день торопила собираться, приказала выдать ее замуж и отослать. Когда же свадьба состоялась, она подозвала Вана к постели, взяла его за руку и сказала:
- Сегодня я с тобой прощаюсь! Когда я еще только начинала хворать, Пуса сказала мне, что мне судьбой назначено скоро умереть. Но, помня, что у меня есть неприятное дело, а именно, что молодая дочь еще не выдана, она пожаловала мне немного лекарства, чтобы продлить мое дыхание и дать мне дождаться этого. Прошлый год Пуса хотела вернуться в Южное Море и оставила служанку своего престола, Сяомэй, чтобы мне прислуживать. Сегодня я умру. Кроме того, у меня, злосчастной, нет потомства, а Баоэра я люблю и жалею, Боюсь, что ты женишься на ревнивой женщине, которая не даст жить ни Баоэру, ни матери. А Сяомэй с лица красива, изящна, нравом к тому же великодушна и проста. Вот если ты ее возьмешь, чтобы продолжать свою женатую жизнь, будет ладно!
Дело в том, что Ван имел наложницу, которая родила ему сына, по имени Баоэр. Он, считая эти слова чепухой, сказал жене:
- Послушай, милая, ведь те, кого ты все время чтишь, - божества! И вдруг у тебя сегодня вырываются подобные слова... Не оскверняешь ли ты бога пошлостью?
- Сяомэй, - отвечала ему больная, - служит мне вот уже больше года и ради меня забыла о самой себе, но я ее уже хорошо упросила!
- Где же Сяомэй? - интересовался Baн.
- - Да в горнице! Разве нет?
Только что Ван собрался расспросить ее еще и еще, как она закрыла глаза и отошла.
Ван ночью бодрствовал у полога, под которым лежало тело жены, и услыхал в комнате сдавленный, скрытый, захлебывающийся плач. Он сильно испугался, решив, что это дух, крикнул прислугу и наложницу, открыл замок, взглянул - и 0казалось, что там, в горнице, стоит одетая в траур красавица, лет, как говорится, в две восьмерки. Сочтя ее божеством, все вошедшие стали в ряд и поклонились ей. Дева вытерла слезы и принялась помогать бившим поклоны подняться на ноги. Ван воззрился на нее в упор. Она только опустила голову.
- Бел и в самом деле, - сказал Ван, - слова умер шей жены не вздор, прошу вас сейчас же подняться в гостиную и принять приветствие от готовых представиться вам мужчин и женщин. Если же вы не одобряете этого, то я не посмею вздорно мечтать и навлекать на себя вину!
Дева покраснела и вышла. Она прямо и решительно поднялась в северное зало, где Ван велел прислугам поставить кресло против южной стороны. Ван поклонился ей первый. Дева также поклонилась ему в ответ. Затем все домашние, старшие и младшие, по очереди подходили, падали ей в ноги и били поклоны. Дева сидела с серьезным и строгим видом и принимала поклонение, и только когда пришла наложница, то она ее от поклона удержала.
С тех пор, когда хозяйка дома слегла в постель, прислуга обленилась, рабы стали поворовывать, и дом давно был без надзора. Когда все представились ей и в строго чинном порядке встали рядом с ней для услуг, дева сказала:
- Я прочувствовала искреннее желание умершей госпожи и задержусь среди людей. Кроме того, она мне поручила большое дело. Каждый из вас должен омыть свое сердце и проявить перед своим господином усердие. Все прежние ваши проступки и грехи я оставлю без рассмотрения и учета, но если будет что - либо не так, то не говорите, что, мол, в комнатах никого нет!
И все увидели, что над креслом и в самом деле как будто висит образ Гуаньинь, раздуваемый и качаемый время от времени слабым ветерком.
Выслушав эти слова, вся челядь так и затряслась от страха и крикнула нестройным хором: "Хорошо!"
Теперь дева распорядилась с похоронами, проявляя во всем степенность и порядок. С этих пор ни большой, ни малый не смели лепиться. Она весь день занималась делами по дому и вообще. Если Ван собирался что - нибудь делать, то также ей докладывал, - и только потом совершал. Тем не менее, хотя он и видел ее в течение вечера по нескольку раз, он не имел с ней ни одного секретного разговора. По окончании погребения Ван хотел дать ход прежнему уговору, но не решался сказать ей прямо, - а велел наложнице слегка намекнуть ей об его намерениях.
- Я, - оказала она на эти слова, - приняла от моей госпожи внушение и приказание, от которого мне долг не велит отказываться. И все - таки бракосочетание - это великий обряд, который не следует делать кое - как. Вот бы дядю Хуана, который и по положению знатен, и человек высокой нравственности, - его бы попросить быть главным лицом в клятвенном, как говорится, союзе между Цинь и Цзииь. Тогда мне останется только исполнять, что мне велят!
В это время Хуан из Приказа Великих Служб, родом с реки И, оставил службу и жил на свободе. Он был другом отцу Вана, и они ходили друг к другу, живя в наилучших отношениях. Ван сейчас же явился к нему и рассказал, как обстоит дело. Хуану это показалось странным. Он тотчас приехал с Ваном вместе. Узнав о его приезде, дева тут же вышла и сделала ему приветственное поклонение. Хуан с первого же взгляда был поражен ею, как небожительницей, и стал мягко отклонять от себя приглашение, говоря, что он не дерзнет взять на себя церемонию. В конце концов он оказал щедрую помощь ее брачному наряду, совершил церемонию и уехал. Дева послала ему и его жене в подарок подушку и башмаки, как своим свекру и свекрови. С этих пор их дружба стала еще теснее.
После соединения в брачной чаше Ван, считавший ее божеством, все время хранил почтительность даже в интимных делах. Иногда он допрашивал ее о том, как Пуса живет на земле.
- Какой вы, сударь, глупец, - говорила она. - Как может, скажите, статься, чтобы настоящая, подлинная богиня - и вдруг сошла в бренный мир для брака?
Ван усердно допытывался о ее происхождении.
- Не к чему так усердно меня допрашивать, - сказала она. - Раз вы считаете меня божеством, то чтите меня, поклоняйтесь мне, хоть с утра до вечера. Никакого, конечно, вреда и преступления в этом не будет!
Молодая обращалась с низшими служащими всегда с широкой снисходительностью. Без улыбки с ними она не говорила. И тем не менее служанки, забавляясь и держа себя по временам свободно, бывало, если издали ее заметят, сейчас же умолкают и ни звука.
Молодая смеялась и журила их.
- Неужели, - спрашивала она, - вы все еще считаете меня божеством? Какое я божество? Сказать вам по правде, я ведь - двоюродная сестра покойной госпожи. Мы были дружны с раннего детства. Когда она захворала, то подумала обо мне и послала за мной бабку Ван из Южного села. Однако, ввиду того, что я должна была бы каждый день быть возле зятя, и во избежание недоразумений, могущих возникнуть при совместной жизни мужчины и женщины, она заперла меня во внутренней горнице и нарочно сказала, что там, мол, сидит богиня. На самом деле какое я там божество?
Домашние вое еще не очень - то этому верили. Тем не менее, служа при ней ежедневно и видя, как она себя держит, не замечали в ней ни малейшего отличия от обыкновенных людей. И все неосновательные разговоры начали понемногу прекращаться. Теперь даже те тупые и неповоротливые служанки, которых Ван, бывало, не мог исправить никакими побоями, все без исключения, с радостью исполняли приказание, стоило молодой сказать им одно лишь слово.
- Да мы и сами не знаем, как это так, - говорили они, - и ведь, по - настоящему говоря, мы и не боимся ее. А вот стоит посмотреть на ее лицо, как сердце само собой становится безвольно мягким, и нам невыносимо ей перечить.
Благодаря этому все многочисленные упущения были окончательно исправлены, и в какие - нибудь несколько лет земли Вана тянулись сплошными полосами, а в его амбарах и гумнах лежали десятки тысяч даней.
Прошло еще несколько лет. Наложница родила девочку, а молодая - мальчика. Когда мальчик родился, у него на правой руке было красное пятно, и мать назвала его Сяохун (Красненький). Когда ему исполнился месяц, молодая велела Вану сделать большой обед и позвать Хуана. Тот щедро и богато обставил свое поздравление, но отказался от обеда под предлогом старости, мешавшей ему далеко ходить. Она послала тогда двух служанок, приказав им настойчиво приглашать его, Хуан наконец пришел. Молодая вышла к нему с ребенком на руках, обнажила его правую руку и объяснила, почему дала ему такое имя. При этом она раза два - три спросила старика, хорошее или злое это предзнаменование. Хуан улыбнулся.
- Это - радостная красота. Можно еще прибавить одно слово и назвать его Сихун, Радостный Красныш!
Молодая была очень этим обрадована и снова вышла, чтобы распластаться перед стариком в земном поклоне. В этот день барабаны и музыка наполняли собою весь двор, и знатной родни было, что народу на базаре. Хуан пробыл у них три дня и тогда только уехал.
Как раз в это время у дверей появилась повозка с верховыми, прибывшими, чтобы встретить молодую на пути к родителям, которых она шла проведать. Перед этим лет десять у ней не оказывалось никаких, как говорится, тыкв и конопли, и вое стали об этом говорить, но она - словно не слыхала; сделала, как следует, свой туалет и, закончив его, взяла к себе на грудь младенца и потребовала, чтобы Ван поехал ее проводить. Ван согласился. Ли через двадцать - тридцать, когда стало пустынно и безлюдно, она остановила повозку, крикнула Вану, чтобы слез с лошади, удалила людей и стала с ним вести такой разговор:
- Муж мой Ван, муж мой Ван! Встреча коротка, разлука долга! Как по - твоему: горевать об этом или нет? Ван перепугался и спросил, что это значит.
- Как ты думаешь, кто я?
Ван отвечал, что не знает,
- А вот, в Цзяннани, на юге, помнишь, ты спас одного человека от смертной казни: было это, да?
- Да, было!
- Так вот, та, что плакала у дороги, - моя мать. Она была тронута твоим чувством человечности и все думала, как бы тебе отплатить за это. И вот, воспользовавшись приверженностью твоей жены к Будде, она привела меня к стезе божества. На самом же деле она просто хотел - а отблагодарить тебя при помощи моей особы. К счастью, теперь я родила тебе это создание в пеленках', и, таким образом, этот обет уже как следует выполнен. Я вижу, что наступает твоя мрачная судьба. Если это дитя останется дома, то я боюсь, что ты не сможешь его воспитать. Вот почему я и пользуюсь предлогом поехать проведать родителей, чтобы избавить дитя от злой опасности. Запомни, сударь, и прими к сведению, что в те дни и часы, когда в доме будет смерть, ты должен на рассвете, едва прокричит петух, прийти на ивовую плотину Западной Речки и, увидев человека с фонарем - подсолнечником в руках, загородить ему дорогу и усердно его молить. Тогда можешь освободиться от напасти.
Ван обещал. Затем спросил, когда она вернется в дом.
- Этот срок нельзя заранее установить. Самое главное - это то, что ты должен крепко запомнить мои слова, и тогда наше следующее свидание произойдет в недалеком будущем.
Перед тем как расстаться, она схватила его за руку, стала такая грустная... и, вместе с мужем, заплакала. Потом вдруг влезла в повозку, которая понеслась быстро, как ветер.
Ван глядел на нее, но уже не видел. Вернулся.
Прошло лет шесть - семь. От нее не было совершенно никаких вестей. Вдруг по всей округе растеклась чума, умиравших было множество. Одна из служанок Вана заболела и через три дня умерла.
Ван, помня о том, что ему в свое время было сказано, сильно об этом думал. В этот день он пил с гостями, захмелел и уснул. Только что проснулся, услыхал пение петуха. Быстро поднялся и пошел к плотине. Видит, мерцает фонарик, который уже прошел мимо. Ван изо всех сил побежал за ним, и уже был на расстоянии от него всего шагах в ста, как вдруг, чем усерднее стал его догонять, тем дальше от него уходил огонек. Удалялся, удалялся огонек, и, наконец, его уже не было видно. В досаде и огорчении вернулся Ван домой и через несколько дней внезапно заболел и вскоре умер.
Его родня состояла большею частью из ненадежных проходимцев, которые, пользуясь случаем, стали обижать его сироту - сына и вдову - наложницу, причем совершенно открыто снимали и уносили к себе урожай с их земли, рубили их деревья. Дом с каждым днем стал падать и опускаться.
Через год умер и малютка Баоэр, и в доме теперь стало еще более ощущаться отсутствие хозяина. Родия Вана все больше и больше наглела. Они откромсали себе его земли, и в конюшнях, где были коровы и лошади, опустело. Затем они захотели разделить между собой, как тыкву, по частям самый дом Вана. Так как в нем жила Ванова наложница, то они явились с шайкой в несколько человек и силой отняли у нее дом и продали его. Наложница, полная любви к своей малолетней дочери, сидела с нею и плакала. Всех соседей их горе трогало.
Как раз в этот момент скорби и безвыходности вдруг послышалось за дверями, как во двор входят носильщики паланкина. Все пошли посмотреть, а из носилок вышла молодая госпожа, ведя за руку маленького сына. Взглянув во все стороны и увидя в доме беспорядочные кучи людей, словно на базаре, она спросила, что это за люди. Наложница, рыдая, рассказала ей, как все это вышло. У вдовы лицо гневно изменилось, она крикнула пришедших с нею слуг и велела им запереть двери и вынуть ключ. Собравшиеся хотели было оказать сопротивление, но в руках у них сделался словно паралич. Вдова велела наложить на одного за другим путы и привязать их к столбам флигелей, давая им в день по три чашки жижицы. Затем сейчас же она отправила второго слугу скакать к Хуану и сообщить ему о случившемся.
После этого она вошла, наконец, в гостиную и жалобно зарыдала. Наплакавшись, она сказала наложнице:
- Такова определенная небом судьба! Я уже назначила было день проезда сюда на прошлый месяц, по как раз в это время меня задержала болезнь матери, и вот, смотри, дошло до сегодняшних историй! Не думала я, что в какой - нибудь миг все уже станет таким пустырем!
Затем она спросила, куда девались служанки и женщины, что были раньше в доме. Оказалось, что их всех отняли родные Вана. Она еще глубже вздохнула. Однако уже через день служанки и работники, услыхав, что вдова вернулась, все сами прибежали в дом и, явившись к ней, один как другой, лили слезы.
Привязанные к столбам родные мужа кричали ей, что ее сын - не есть отпрыск ее мужа, но она не стала с ними об этом рассуждать. Тут как раз подоспел и сановник Хуан. Вдова вышла к нему навстречу вместе с мальчиком. Хуан взял его за руку, засучил правый рукав и, увидев совершенно ясно красную отметину, показал всем присутствующим в доказательство подлинности его голую руку.
Затем он подробно расспросил о пропавших вещах, составил им список, отметил имена похитителей и лично явился к уездному начальнику. Тот велел схватить всех этих негодяев и дать каждому по сорок бамбуков. На них надели кангу, заключили в тюрьму и подвергли строгому наказанию. Не прошло и нескольких дней, как все поля, угодья, лошади и волы вернулись к прежним владельцам.
Хуан собрался домой, Вдова, взяв мальчика за руку, плакала и делала ему поклоны.
- Я - человек не от мира сего, - говорила она. - Это вы, дядя, знаете. Теперь я поручаю вам, дядя, этого моего сына!
- Пока у меня, старика, есть еще дыхание жизни, - сказал Хуан, - я все для него устрою!
Хуан уехал. Вдова проследила все дела, что называется, до нити в клубке. Затем, отдав сына на попечение наложницы, приготовила всякой снеди и пошла совершать жертву мужу на кладбище.
Прошло полдня, а она все не приходила. Пришли взглянуть: чарки и блюда на месте, а человек исчез.

В виде послесловия

Он не пресек человеку потомства, и человек также ему потомства не пресек. В этом - человек? А на самом деле не человек, а само небо!
Теперь: у тебя сидит дорогой друг. С ним ты разделишь и карету, и шубу. Затем, когда прошлогодний лопух на твоей могиле вырос еще длиннее и семья пропадает, - Друг, усевшись в карету, глядь, уехал уже далеко,
Кто же этот единственный в своем роде человек, который не позволяет себе забыть об умершем друге и думает, как бы его отблагодарить за оказанную доброту?
О лисица! Если у тебя много денег, - я буду их распорядителем.



Комментарии переводчика

"Наследственного дома" - то есть богатого, родовитого. Так сначала назывались удельные князья, власть которых переходила из рода в род. Ляо Чжай всегда употребляет это выражение в значении дома, в котором из рода в род не переводятся большие чиновные люди.

...голодного духа - то есть духа, лишенного возможности насытить себя жертвой, приносимой потомком (сыном).

...не имея... потомства... - Девочки не считаются потомством, обеспечивающим семье будущность.

...о клятвенном... союзе между Цинь и Цзинь. - Удельные князья древних государств Цинь и Цзинь все время роднились между собой браками, чтобы не враждовать. "Клятвенные союзы" этого порядка были, впрочем, не прочнее других, заключавшихся вероломными князьями. В данном случае речь идет, конечно, о сватовстве.

Из Приказа Великих Служб - из старинного учреждения, реформированного в начале XX в., ведавшего конюшнями царского двора, а равно и коннозаводством. Глава учреждения входил в число девяти высших чинов империи.

...радостная краснота. - Красный цвет в Китае официально - цвет радости. Так, например, при брачных обрядах красный цвет преобладает решительно во всех предметах, которые окружают жениха и невесту.

В Цзяннани - то есть на юге Китая (буквально - к югу от Цзяня, то есть от Янцзы).

...с фонарем - подсолнечником... - По китайским суеверным представлениям, подсолнечник обладает свойством отгонять бесовское наваждение.

...надели кангу - деревянную колодку на шею, надевавшуюся в дореформенном Китае арестантам.

Вернуться в оглавление сборника "Рассказы о людях необычайных"
Написать свое мнение на форуме !

Текст воспроизводится по изданию: Пу Сунлин. Рассказы о людях необычайных. М., 1988.
Последнее, наиболее полное комментированное и иллюстрированное издание новелл Пу Сун-лина в переводах В. М. Алексеева находится на сайте "Петербургское востоковедение"
(с) В. М. Алексеев, перевод, 1988
(с) Центр "Петербургское Востоковедение", 2000