Верная сваха Цинмэй

Студент Чэн из Бося отличался открытым, простым характером и не делал "перегородок и отмежевок". Однажды, возвращаясь откуда - то домой, он стал развязывать пояс и вдруг заметил, что конец пояса стал какой - то тяжелый, словно на пего что - то насело. Посмотрел - ничего не видать. Обернулся, из - за его одежды выходит какая - то дева. Поправила прическу, улыбнулась. Красоты она была помрачительной. Чэн выразил свое подозрение, что она - де бесовка.
- Нет, я не бесовка, -отвечала она. -Я -лисица!
- Если удалось мне получить красотку, -сказал на это Чэн, - то я и черта не испугаюсь, а тем более лисы!
И стал с ней любовничать.
Через два года она родила ему девочку, назвав ее "маленьким прозвищем" Цинмэй (Слива).
- Смотри, -твердила она Чэну, -не женись. Подожди, я тебе скоро рожу мальчика! Чэн ей поверил и жены не брал. Тогда друзья его и родственники стали над ним смеяться и издеваться.
У Чэна воля была, таким образом, отнята, и он сосватал себе девицу из Худуна, по фамилии Ван. Узнав об этом, лиса рассердилась, подошла к дочери, покормила ее грудью и бросила Чэну.
- Вот он - "убыточный товар" твоей семьи! Оставь ее в живых или убей -это в твоей власти. Но к чему мне - то служить здесь у чужой в кормилицах?
Вышла за ворота и решительным шагом удалилась. Цинмэй выросла умненькой, миловидной, изящной, изумительно похожей на свою мать. Затем Чэн умер. Его вдова, урожденная Ван, вышла вторично замуж и ушла из дому, а Цинмэй жила и воспитывалась у двоюродного дяди. Дядя оказался мотом и безнравственным человеком; он был уже готов продать ее и жир" но на этом нажиться. И случилось так, что некий Ван, выдержавший последний экзамен "вступающего на службу" и пока ожидавший дома своего назначения, услыхал о том, как она умна, купил ее за дорогую цену и отдал в услужение своей дочери А Си.
Си было четырнадцать лет. Красоты она была исключительной. Увидя Мэй, она сильно ее полюбила, стала вместе с ней есть и спать. Мэй, с своей стороны, умела за ней ухаживать. Она могла, что называется, глазом слушать -бровью говорить. И весь дом ее ласкал и любил.
В этом же городе жил некий студент Чжан, по прозванию Цзешоу. Семья его была очень бедна, не имела недвижимого имущества и сняла себе помещение в доме Вана. Чжан был честный человек и хороший сын, во всем поступавший правильно и ничего не делавший кое - как. Помимо всего этого, он был предан науке. Как - то Цинмэй зашла к ним в дом и увидела, что студент сидит на камне и ест похлебку из отрубей. Затем она вошла в комнату и завела долгую, как нить, беседу с матерью студента. Видит - на столе лежат приготовленные свиные ножки.
В это время отец студента лежал больной. Сын вошел, чтобы посадить его и дать сделать свои дела, а жижа испражнений запачкала студенту всю одежду. Старик видел это и злился на себя, но студент, прикрыв следы, быстро выбежал и помыл на себе одежду: боялся, что старик заметит.
Мэй все это повергло в большое удивление. Вернувшись домой, она стала рассказывать, что видела.
- Наш жилец, знаешь ли, - сказала она, обращаясь к Си, - человек недюжинный. Если ты не хочешь себе хорошей пары, то на этом и кончим. Если же хочешь хорошую пару, студент Чжан как раз такой человек.
Си выразила опасение, что отец выкажет презрение к его бедности.
- Неправда, -возразила Мэй. -Это дело в руках моей барышни. Если ты соглашаешься, то я тихонько объявлю это ему, и пусть он тогда ищет сваху. Наша госпожа, конечно, позовет тебя поговорить об этом. Ты только отвечай "да", и дело будет сделано!
Си пугалась мысли, что Чжан будет всю жизнь бедняком и посмешищем для всего света.
- Я считаю, - возражала Мэй, - что умею угадывать по лицу судьбу будущих выдающихся ученых, ни за что не ошибусь!
На следующий день она отправилась к старухе Чжан и передала ей о деле. Та страшно переполошилась, сочтя такие ее слова, не предвещающими ничего доброго.
- Моя маленькая барышня, - сказала Мэй, слыхала о вашем сыне и хвалит его как достойного человека. Я нарочно выведала у ней эти мысли, потому и говорю. Когда этот самый "человек на льду" придет к нам, мы обе, как говорится, "обнажим плечи".По моему расчету, родители должны дать согласие. Но допустим даже, что это не будет так, - разве для вашего барина это будет зазорно?
- Хорошо, - сказала старуха и подрядила идти к Ванам продавщицу цветов, некую Хоу. Госпожа Ван, услыхав от нее, в чем дело, засмеялась и сказала Вану. Тот тоже захохотал и велел позвать дочь, которой и сказали о том, чего хочет эта самая Хоу. Не успела девушка ответить, как Цинмэй стала усердно расхваливать достоинства Чжана, выразив решительную уверенность в том, что он будет знатен.
Госпожа вторично спросила дочь.
- Это для тебя дело на сто лет, - сказала она. - Если ты сможешь жрать отруби, то я даю тебе согласие!
Девушка опустила голову и долго стояла так. Затем, обратив свой взор к стене, она ответила:
- Бедность или богатство - это от судьбы. Если она будет ко мне щедрой, то бедность - ненадолго, а безбедное житье - на бесконечный срок. Если же судьба будет ничтожной, то ведь разве мало бывало случаев, что даже те самые знаменитые княжеские внуки, что ходили в парче и в вышитых шелках, оказывались лишенными даже такого клочочка земли, в который можно воткнуть шило? Это дело, отец и мать, в ваших руках!
Ван позвал дочь для разговоров, имея в виду, собственно говоря, хорошенько посмеяться. Теперь же, услыхав от нее такие речи, он ощутил в душе неприятное чувство.
- Ты что же, - спросил он дочь, - хочешь, значит, выйти за Чжана?
Девушка не отвечала. Спросил се еще раз. Она не отвечала и на это. Ван рассердился.
- Слушай, подлая кость, ты, значит, никуда вперед двигаться не собираешься! Хочешь идти в жены к нищему и таскаться с коробом? Как это тебя не берет смертельный стыд?
У девушки по всему лицу разлилась краска и занялось дыхание. Она вышла вся в слезах. Сваха тоже поспешно убежала.
Цинмэй, видя, что дело не сладилось, решила свататься сама. И вот несколько дней спустя она ночью явилась к студенту. Чжан в это время как раз занимался и спросил ее с изумлением, откуда она пришла. Она стала говорить, то глотая слова, то разом все выговаривая... Студент принял серьезный вид и стал гнать ее прочь. Мэй заплакала.
- Я дочь честных людей, - сказала она, - а вовсе не из тех, что бегают развратничать. Я хочу себя вам вручить только потому, что знаю, какой вы образцово достойный человек.
- Вы любите меня, - сказал студент, - и находите, что я достойный человек. Однако подобных хождений по вечерам и ночам не делают даже просто желающие себе добра, а станут ли это делать так называемые достойные девушки? Послушайте, меня! Ведь благородный человек не согласится, чтобы сначала было бесчинство, а потом честь честью брак. А что, если закончить дело честь честью мы не сумеем? Куда деться, как быть обоим нам?
- Нy, а если, как это говорится, при одном "за" и десяти тысячах "против", -сказала Мэй, -брак может состояться, согласитесь ли вы соизволить и подобрать меня?
- Еще бы - сказал студент. - Получить такую, как вы, -чего еще мне искать? Только дело в том, что тут есть три обстоятельства, с которыми ничего не поделать, и поэтому я не смею дать вам легкомысленно свое согласие.
- Что же это за обстоятельства?
- Вы не можете располагать собой. Вот первое безвыходное обстоятельство. Но если бы даже вы могли собой распорядиться, то моему отцу и моей матери это не понравилось бы. Вот вторая безвыходность. Наконец, пусть даже это им доставило бы удовольствие, но плата за вас будет, конечно, значительная, а я беден и не смогу устроиться с выплатой. Эта безвыходность самая крайняя. Уходите отсюда поскорее. Надо бояться этих, знаете, неприятных историй с тыквами и сливами!
Перед своим уходом Мэй опять твердила студенту:
- Если все - таки вы согласны, - я буду просить вас поговорить дома и что - нибудь да придумать!
Студент дал свое согласие.
Когда Мэй вернулась домой, Си спросила ее, куда это она ходила. Мэй стала на колени и повинилась. Си разгневалась на нее за этот развратный побег и готова уже была в наказанье побить, но Мэй заплакала, уверяя ее, что этого самого не случилось, - и рассказала ей все по совести.
Си вздохнула.
- Да, - сказала она, - он не сходится взбалмошно, - вот достойное поведение. Он непременно хочет объявить отцу с матерью, - значит, он хороший сын. Он не дает легкомысленно своего согласия, -это признак честного и верного человека. Раз у него есть три таких прекрасных качества, ему непременно поможет само небо, и ему нечего бояться бедности!
Потом она еще спросила Мэй:
- Как же ты теперь будешь?
- Пойду за него!
- Глупая девчонка, - смеялась Си, - разве ты можешь сама себе быть госпожой?
- Если не помогут, -ответила Мэй, -так продолжит дело моя смерть!
- Я обязательно сделаю то, что ты захочешь! - сказала Си.
Мэй поклонилась ей в ноги. Через несколько дней она опять заговорила об этом с Си.
- То, что ты намедни говорила, - спросила она, - это как -в шутку было? Или же ты и в самом деле хочешь проявить милосердие и сострадание? Если это серьезно, то у меня есть еще одно маленькое дело, в котором я еще раз буду просить тебя оказать мне сочувствие и внимание.
Си спросила, что же это такое.
- Чжан не в состоянии прислать сваху, Я, твоя служанка, тоже не имею средств откупиться. Если за меня возьмут полную сумму, то выдавать меня замуж - то же, что и не выдавать!
Си погрузилась в глубокую думу, говоря как бы про себя:
- Да, но это не в моих силах! Если даже я скажу, чтобы тебя выдали, и то боюсь, что устроить не удастся; тем более если я еще скажу, чтобы за тебя никоим образом не брали выкупа: этого наш повелитель не позволит, да я и не посмею этого высказать!
Слыша такие речи, Цинмэй заплакала, и слезы потекли в несколько рядов. Она только и просила, что сжалиться и спасти ее. Си задумалась и сидела так довольно долго.
- Делать нечего, - сказала она наконец, - у меня тайком накоплено несколько лан. Придется помочь тебе вывернуть кошель.
Мэй поклонилась си, поблагодарила, а затем тайно объявила об этом Чжану. Чжанова мать ликовала. Пустив в ход множество ухищрений, выпрашивая и занимая, она достала некоторую сумму, припрятала ее и стала поджидать хороших вестей,
В это время Вану была дана должность начальника уезда Цюйво. Си, воспользовавшись случаем, сказала как - то матери:
- Цинмэй уже взрослая. Раз мы теперь собираемся ехать на службу, не лучше ли отпустить ее?
Госпожа была всегда уверена в том, что Цинмэй своей чересчур развитой изворотливостью введет ее дочь в недостойные дела, и все хотела выдать ее замуж, но боялась, что дочери это причинит неудовольствие. Теперь же, слыша от нее такие речи, госпожа была чрезвычайно рада. Дня через два появилась жена какого - то рабочего, сообщившая о намерениях Чжана. Ван рассмеялся.
- Ему только и пара, что прислуга, - - сказал Ван. - А раньше - то он... какой вздор задумал! Тем не менее, когда покупают себе наложницу в высоком доме,'' то цена должна быть вдвое больше, чем была раньше.
Тотчас же вмешалась Си:
- Цинмэй давно уже служит мне. Продать се в наложницы было бы очень нехорошо...
Тогда Ван велел передать Чжанам, что он подписывает договор на прежнюю сумму. И Цинмэй выдали Чжану в наложницы. Когда она вошла к нему в дом, то стала с сыновней заботливостью относиться к старику Чжану и свекрови и даже далеко превзошла студента в изощренном угождении и покорности. Работала она с особым усердием, а сыта была шелухой и отрубями, не жалуясь на вкус их. И в доме не было никого, кто бы не любил Цинмэй и не обожал ее. Кроме того, Мэй занималась вышиваньем, которое быстро распродавала, так что купцы, бывало, ждали у нее на дому, чтобы скупить рукоделье, боясь лишь, что не захватят. Она выручала столько, что, в общем, можно было бороться с бедностью. Наконец она уговорила Чжана не нарушать своих занятий заглядыванием в домашние дела и взяла на себя все, что касалось распоряжений по хозяйству.
По случаю отъезда бывшего своего господина на должность она пошла проститься с Си. Си, увидя ее заплакала.
- Ты нашла свое место, - сказала она. - Мне, будь уверена, хуже, чем тебе.
- Чье же это благодеяние, чтобы я вдруг посмела о нем забыть? - возражала Мэй. - Однако, раз ты ставишь себя вне сравнения со мной, боюсь, как бы этим ты не ускорила конца дней своей служанки.
Расплакалась и простилась.
Ван поехал в Цзинь. Через полгода умерла госпожа. Поставили гроб в храме. Еще через полгода Ван попал под суд за взятку и был оставлен в живых, лишь выплатив десятки тысяч пени.
С этих пор он стал беднеть и не мог себя содержать. Тогда вся челядь разбежалась. Как раз в это время сильно свирепствовала чума. Ван заразился и тоже умер. Осталась одна старая прислуга и дочь, но не прошло и нескольких дней, как умерла и старуха. Девушка, оставшись без поддержки, предавалась горю все больше и больше.
Старуха соседка уговаривала ее выйти замуж.
- Я пойду, -сказала девушка, -за того, кто устроит мне похороны обоих моих родителей!
Женщина пожалела ее, подарила ей меру риса и ушла. Через полмесяца она снова к ней явилась.
- Я для вас, барышня, -сказала она, -делаю решительно все, что только в моих силах. А дело, знаете, трудно сладить. Те, кто победнее, не могут устроить вам похороны, а те, кто побогаче, ставят, между прочим, на вид, что вы, так сказать, дочь опального, уничтоженного человека. Как тут быть? Есть еще один выход, - боюсь только, что вы не сможете его принять.
- Какой же?
- Здесь, видите ли, живет господин Ли, который ищет себе побочную жену. Если только он увидит ваше лицо, то сейчас же устроит роскошные похороны, на которые, конечно, не поскупится.
Девушка зарыдала.
- Как? Я, дочь образованного государственного деятеля, - и вдруг буду у кого - то наложницей!
Старухе нечего было сказать, и она ушла.
Девушка ела теперь только один раз в день и затаив дыхание жила лишь ожиданием себе цены. Прожив так с полгода, она уже дальше держаться не могла.
Однажды, когда пришла женщина, Си заплакала и сказала ей:
- В этой крайности, в этом падении я все хочу с собою покончить, а между тем страстно держусь за эту никчемную жизнь. Но это только из - за двух гробов, что у меня на руках. Если я сама скачусь в канаву или ров, то кто же уберет кости моих родителей? Я думаю, что не лучше ли будет поступить так, как ты говоришь! Тогда женщина привела Ли, который, бросив на девушку беглый взгляд, пришел от нее в полный восторг:
он сейчас же дал деньги на устройство похорон и, когда с обоими гробами было все кончено, приехал за девушкой и отвез ее к себе. Она вошла в дом, представилась "главной". Та отличалась злым и ревнивым характером, так что Ли сначала не смел даже заговорить о наложнице и сделал вид, что купил прислугу.
Как только жена увидела девушку, вскипела гневом и выгнала палкой, не позволив ей больше войти в дом. Девушка, с растрепанной прической, роняя слезы, не знала, куда ей направиться - ни туда, ни сюда! Проходила какая - то старая монахиня и пригласила ее идти к пей жить. Девушка с восторгом согласилась. Пришли в храм; Си поклонилась монахине и просила сделать обряд над ее волосами. Монахиня не соглашалась.
- На мой взгляд, - сказала она, - ты, барышня, не из тех, кто долго лежит в пыли от вихря. У меня в храме ты будешь из глиняной чашки есть обрушенную крупу и кое - как продержишься. Поживешь некоторое время здесь, подождешь... Настанет время, сама и уйдешь...
Пожила она так не очень долгое время. Некоторые уличные проходимцы, подсмотрев красоту девушки, стали стучаться в ворота и заигрывать с ней в вольных выражениях. Монахиня не могла ни призвать их к порядку, ни остановить, и девушка, вся в слезах, стонала, готовая к самоубийству. Тогда монахиня отправилась к одному из состоящих при министерстве чипов и просила его вывесить объявление, строго воспрещающее подобное поведение.
Только после этого испорченная молодежь несколько сократила свои вольности. Однако некоторое время спустя кто - то ночью проломал в стене храма отверстие. Монахиня в испуге закричала, и тогда этот человек удалился. Это побудило монахиню снова обратиться к министерскому чиновнику. Тому удалось схватить главаря негодяев, который был препровожден в правление, где ему дали палок. Наконец кое - как буяны присмирели.
Через год с чем - то заехал в храм какой - то знатный молодой человек, увидел девушку и был ею поражен до чрезвычайности; стал приставать к монахине, чтобы та довела до сведения Си об искренней и усердной его симпатии. При этом он подкармливал ее щедрыми подарками. Монахиня, стараясь выражаться помягче, говорила ему так:
- Она, видите ли, потомок людей "со шпильками и кистями" и не пожелает добровольно сделаться чьей бы то ни было наложницей! Вы, господин, пока что отправляйтесь домой, подождите, повремените, и у меня, наверное, будет о чем донести вам по поводу исполнения вашей воли.
Когда оп ушел, девушка уже решилась принять яд, ища смерти, но вот ночью во сне она видит отца с выражением мучительной досады на лице.
- Я, - сказал он, - не исполнил твоего желания и вот довел тебя до какого жалкого состояния! Каюсь, но уже поздно. Ты все - таки повремени, не умирай... Твое давнее желание может еще исполниться!
Девушка подивилась странному сну. На рассвете, когда она умылась, монахиня поглядела на нее и сказала в изумлении;
- Смотрю я сегодня на твое лицо и вижу, что вся муть с него совершенно сошла. Ну, теперь никакого наглеца бояться не стоит. Счастье твое, смотри, уже подходит! Не забудь же меня, старуху!
Не окончила она еще этих слов, как послышались удары в ворота. Девушка, думая, что это, наверное, пришел слуга из дома знатного человека, потеряла на лице краску. Монахиня отворила ворота, - так и есть! Слуга бросился к ней с вопросами, как и что она надумала. Та встретила его и старалась ему угодить ласковыми речами, прося еще повременить три дня. Слуга передал ей слова своего господина, который, в случае, если дело сделано не будет, призовет - де ее самое к ответу. Монахиня почтительно отвечала, поддакивая и соглашаясь, затем извинилась и уговорила его уйти.
Девушка была в большом горе и опять хотела с собой покончить. Монахиня ее остановила, но та ей сказала:
- Боюсь я, что через три дня он снова придет, а тебе нечего будет ему ответить!
- Раз я, твоя старуха, здесь, то пусть он казнит меня, убивает, - я сама себя ему подставлю.
На следующий день, когда солнце шло уже вниз, полил сильнейший дождь, словно из опрокинутого таза. И вдруг послышалось, как несколько человек бьют в ворота, громко кричат. Девушка решила, что злая беда наступила, и, вся трепеща от испуга, не знала, что ей делать. Монахиня под проливным дождем отворила ворота и увидела перед собой раздушенный паланкин, стоящий в воротах; несколько служанок выводили из него под руки какую - то красавицу. Свита ее слуг блистала, слепила своим нарядом. Монахиня, в полном изумлении, спросила, кто это.
- Это - "домашняя радость" начальника судебной палаты. Она хочет здесь переждать, спрятаться от ветра и дождя.
Монахиня проводила ее в храм, пододвинула ей диван, почтительно пригласила ее сесть. Служанки гурьбой разбежались по кельям, ища себе убежища. Вбежали они и в комнату девушки, увидели ее, нашли ее очаровательной и пошли доложить госпоже. Вскоре дождь перестал. Госпожа поднялась и просила разрешения осмотреть монашеское помещение. Монахиня повела ее, и она увидела девушку. Удивленная донельзя, она застыла на ней неподвижными зрачками. Девушка тоже долго на нее глядела: госпожа была не кто другой, как Цинмэй, Обе зарыдали до потери голоса, потом стали рассказывать о своих приключениях.
Оказалось, что после смерти больного отца Чжан, дождавшись времени, когда можно было снять траур, оказался победителем на ряде экзаменов и получил должность начальника судебной палаты. Устроив на новом месте мать, он теперь перевозил всю семью. Девушка вздохнула.
- Вот теперь я смотрю на тебя, - говорила она грустно, - и мы, не правда ли, как небо и земля? А Цинмэй улыбалась.
- Как счастливо это вышло, - сказала она, в свою очередь, - что хотя тебя и крутило и ломало, но в конце концов ты осталась без мужа. Небо, очевидно, хотело, чтобы мы с тобой сошлись уже навсегда. Если бы не этот дождь, что помешал мне ехать дальше, как произошла бы эта наша встреча? Да, во всем это приняли участие боги и духи, - не в человеческих силах это сделать!
С этими словами она достала шапку, унизанную жемчугами, и парчовое платье, передала Си и торопила ее переодеться. Девушка, опустив голову, нерешительно топталась на месте, а монахиня встала между ними, ободряла девушку и уговаривала ее.
Девушка выразила опасение, что, если она будет жить с ней вместе, то ведь это ей не подойдет; кем она будет при ней?
- В свое время, - возражала Мэй, - ведь определенно была выражена твоя судьба, и раз это так, то разве я, твоя холопка, посмею забыть твою великую ко мне доброту? И попробуй подумай о господине Чжане, - разве он из тех, кто поворачивает спину долгу чести?
С этими словами она насильно одела Си, простилась с монахиней, и обе отбыли. Когда они прибыли к месту службы Чжана, то и мать и сын были очень рады. Си поклонилась матери Чжана.
- Сегодня, -сказала она, -у меня нет лица, с которым я могла бы вам, матушка, представиться!
Мать Чжана принялась утешать ее с улыбкой на губах. Затем стала обсуждать вопрос о выборе счастливого дня для соединения брачных чаш.
- Там, в храме, - говорила на это Си, - дорога моей жизни висела на одной ниточке, а я все же не шла на это... Вот что: если вы помните еще старое добро, то дайте мне получить от вас комнатку, в которой помещался бы камышовый молитвенный коврик, - и этого с меня довольно!
Мэй смеялась и молчала. Когда же наступил срок, она явилась к ней с ворохом роскошных нарядов. Си, кидая взгляды то влево, то вправо, не знала, что делать. Вдруг до нее донеслись звуки заигравшей музыки. Си еще более растерялась. Мэй, с помощью служанок и старух, насильно одела ее, взяла под руки и вывела за дверь. Перед нею был Чжан, который стоял в парадном придворном костюме и кланялся ей. Она и сама не заметила, как важно и низко поклонилась ему тоже. Мэй потащила ее в глубокую спальню.
- Смотри, - сказала она, - я сохранила незанятым это место, давно уже тебя поджидая! Ну, а нынешней ночью, - обратилась она к Чжану, - мне удалось отблагодарить вас за доброту. Можете теперь хорошенько жить с ней.
Цинмэй повернулась и собралась уходить, но девушка схватила ее за рукав платья.
- Не удерживай меня, - сказала Мэй, - в этом - то уж я тебя заменить не могу!
Отцепила ее пальцы, вырвалась и ушла.
Цинмэй теперь служила Си очень усердно и ни за что не осмеливалась занимать собою се ночи, а та все не могла успокоиться, стыдилась, затруднялась. Тогда мать велела звать Мэй "госпожой". Тем не менее она упорно держала себя, как положено прислуге и наложнице, ни разу не осмелившись полениться и понебрежничать.
Прошло три года. Чжана вызвали в столицу. Он заехал в храм к монахине и подарил ей, как бы ко дню рождения, пятьсот лан. Та не приняла. Чжан настаивал и насильно старался ей вручить их. Наконец она приняла двести лан, на которые построила храм Великой, воздвигнув при этом плиту в честь госпожи Baн.
Впоследствии Чжан дошел до должности товарища министра. Госпожа Чэн принесла ему двух сыновей и одну дочь. Госпожа Ван принесла четырех сыновей и одну дочь. Чжан подал прошение, в котором изложил все эти обстоятельства.
Обеим женщинам был пожалован титул "госпожи".


Автор этой любопытной истории сказал бы здесь так:

Небо родит прекрасную женщину, - ясно: хочет ее привлечь к честному, прославленному ученому.
Но знать нашего пошлого света держит такую красавицу только для того, чтобы подарить ее богачу в шелковых штанах... Создавшее нас (небо) против этого, конечно, будет бороться.
И все же: какими кривыми, кружными, странно причудливыми путями шла дева, которой небо поручило устройство этого брака! Какую бездну энергии пришлось ей потратить! Творец Космических Эволюции, вероятно, болел этим немало!
Скажу только, что эта госпожа Цин, сумевшая распознать гения в куче пыли и давшая клятву дать ему достойную супругу, хотя бы ценою своей жизни, по духу и энергии, знаете, совершенно какой - то государственный муж, а не женщина!
Ну, а этот государственный муж, ученый, который презрел настоящего человека полноправных качеств и пошел искать себе в зятья жирного объедалу! Как это вышло, что весь его ученый ум оказался стоящим столь низко по сравнению с его же собственной прислугой?!



Комментарии переводчика

Бося - Нанкин.

...назвав ее "маленьким прозвищем"... - То есть собственным именем, ибо никаких настоящих прозваний, как бывает у мужчин, женщинам не полагалось. Их обыкновенно в простых семьях называли по счету: Чжан Первая или просто Первая, Вторая и т. д.

Вот он - "убыточный товар" твоей семьи! - Это своеобразное выражение как нельзя более соответствовало положению вещей в старом Китае, где девочка рассматривалась действительно как убыточный товар, который вскармливается и воспитывается не для себя, а для кого - то другого, кто придет на готовое и возьмет его с собой безвозвратно.

"Человек на льду" - образное выражение в китайской литературе для свахи, стоящей, как человек на льду, между миром света - мужским, и миром мрака - женским.

...мы обе... "обнажим плечи". - Это выражение, как часто бывает у Ляо Чжая, ведет начало из исторического повествования. При кризисе династии Хань во 11 веке н. э., во время царствования императрицы Люй, которая желала, вырезав род императора, посадить на трон свой собственный, воевода Чжоу Бо, преданный правящей династии, войдя в лагерь войск, предложил всем тем, кто за законного государя, обнажить левое плечо, а тем, кто против, - правое.
Все войско обнажило левое плечо. Отсюда "обнажить плечо" значит поддерживать.

...неприятных историй с тыквами и сливами! - Намек на слова из древнего анонимного стихотворения:
Благородный человек - в своей стезе... 
В бахчу тыкв он не вносит своих сапог, Под сливой он не поправляет своей шапки, - 
то есть нe желает, чтобы люди думали, что он крадет тыквы или прихорашивается после кражи слив.

Си вздохнула. - "Вздыхать" на литературном китайском языке значит, между прочим, искренне благоговеть.

...договор на прежнюю сумму. - На ту, которую он сам заплатил при покупке Цинмэй.

Поставили гроб в храме - наняв для этого одно из храмовых помещений па долгий срок.

...устроит мне похороны обоих моих родителей! - Обычай требовал похоронить родителя на родной земле. Стоимость провоза тяжелых гробов, старательно сделанных из самого крепкого дерева, чтобы труп сохранялся возможно дольше, и сопряженные с похоронами расходы были весьма значительны, но традиция требовала обязательного выполнения установленного обряда, и потому не трудно представить себе горе девушки, не имевшей средств.

...жила лишь ожиданием себе цены. - В "Изречениях" Конфуция ("Луньюй") читаем: "Цзыгун (ученик) сказал: "Есть здесь прекрасная яшма. Спрятать ли ее в шкаф и хранить или же искать хорошей цены и продать ее?" Учитель сказал: "Продай, продай! Я жду дающего цену". По толкованию, здесь иносказательно выражен упрек Конфуция в том, что он держит свой талант под спудом, хотя и знает себе цену. А Си в нашем рассказе говорит, конечно, о достойном женихе.

...сделать обряд над ее волосами. - Обрить их начисто, как делают буддийские монахи и монахини.

...людей "со шпильками и кистями"... - То есть чиновных людей, надевающих парадную шапку, поддерживаемую фигурными шпильками и увешенную кистями по чину.

Раздушенный паланкин - женский. 

"Домашняя радость" начальника судебной палаты. - то есть наложница.

Храм Великой - Бодиставы Авалокитешвары.

...воздвигнув при этом плиту в честь госпожи Ван. - На гладкой шлифованной плите гравером вырезывались тексты, говорившие о торжественных моментах в жизни тою храма или государственного учреждения, где помещалась эта плита. Если надпись отличалась своим каллиграфическим искусством или представляла собою вообще тот или другой интерес, то с нее делались оттиски на бумаге путем надавливания последней в углубленные места (то есть в вырезанные на плите буквы).

Вернуться в оглавление сборника "Рассказы о людях необычайных"
Написать свое мнение на форуме !

Текст воспроизводится по изданию: Пу Сунлин. Рассказы о людях необычайных. М., 1988.
Последнее, наиболее полное комментированное и иллюстрированное издание новелл Пу Сун-лина в переводах В. М. Алексеева находится на сайте "Петербургское востоковедение"
(с) В. М. Алексеев, перевод, 1988
(с) Центр "Петербургское Востоковедение", 2000