С. С. Белолипецкий В СРАЖАЮЩЕМСЯ КИТАЕ
Среди летчиков. Встречи с Антоном Губенко

До самого последнего времени в Наньчан ездили пароходом по Янцзы до Цзюцзяна, а дальше по железной дороге. Но на днях японцы захватили Цзюцзян, и нам предстояло проделать более длинный путь по железной дороге через Чанша, главный город пров. Хунань.
Я ехал с Михаилом Никифоровичем Григорьевым, моим спутником от самой Алма - Аты, и главным переводчиком полковником Пэном. В вагоне, несмотря на непрерывную работу вентиляторов, было жарко и душно. Быстро наступила безлунная субтропическая ночь. Проснулся я рано утром, когда поезд находился примерно на середине пути между Ханькоу и Чанша. Поразил пейзаж, открывшийся в окне. Поезд мчался вдоль цветущих кустов. Дальше расстилалось спокойное голубое озеро, окаймленное бамбуковыми рощами. Посреди озера виднелся небольшой островок, весь утопающий в зелени, из которой выглядывал белый домик под красной крышей. Плавало несколько рыбачьих лодок. Утренние краски были настолько неправдоподобно свежи и ярки, что казалось, смотришь на театральную декорацию или на цветную олеографию.
К купе бесшумно вошел проводник - китаец. Он высыпал пакетики зеленого чая в большие стаканы, налил в них кипятку и закрыл черными лакированными крышечками. Охлажденным чаем угощают в Китае повсюду, oн неплохо утоляет жажду в летний зной.

В Чанша мы остановились на сутки. Нас пересадили в огромный немецкий автобус и повезли в специально отведенное помещение. Толпа людей бежала вслед за нами, они что - то восторженно кричали, приветственно поднимая над головой руки, сжатые в кулак. Без переводчика было ясно: народ благодарит советских людей за самоотверженную интернациональную помощь в борьбе с захватчиками.
Вскоре прибыли в Наньчан, главный город Цзянси. Вечером за ужином в переполненной столовой наньчанского литишэ было оживленно. Китайское командование угощало добровольцев пивом, что делалось лишь по случаю успешных действий авиации.
Здесь мы встретились с доктором М. К. Куриленко, на смену которому я прибыл. Он рассказал, что в воздушном бою во время сегодняшнего налета японской авиации летчик - истребитель К. Опасов сбил японский самолет и собрался было приземлиться, но у самой земли вдруг вошел в крутое пике и разбился. Следов огнестрельного ранения на теле летчика не нашли, а покрытие на стабилизаторе и руле высоты оказалось простроченным пулеметной очередью. Вероятно, самолет потерял управление в тот момент, когда из - за малой высоты летчик не смог уже воспользоваться парашютом...
Ночевали в комнате врачей на втором этаже. Я занял койку, на которой раньше спал Журавлев. До позднего часа беседовали с Михаилом Кирилловичем. Вспоминали наши семьи, оставшиеся в Ташкенте, общих знакомых, сослуживцев. От Куриленко я узнал, что нынешнее наше наньчанское литишэ - это превосходное двухэтажное здание европейской архитектуры со всеми удобствами, прекрасным парком и бетонированным плавательным бассейном - принадлежит сыну Чан Кайши. Я вспомнил, что лет десять назад в советских газетах было опубликовано его выступление (в то время сын Чан Кайши учился в Москве). В связи с преступной антисоветской и антикоммунистической политикой Чан Кайши сын клеймил отца позором, предавал анафеме, публично отрекался от него. А теперь? Принимает, оказывается, из рук папаши в собственное владение целые дворцы.
Началось знакомство с объектами моей новой работы. Куриленко повез меня во второе общежитие добровольцев, расположенное на другом конце города. Там лежали два больных авиатехника: один - с пневмонией, другой - с малярией. Назначив лечение, осмотрев кухню и проверив качество приготовления пищи, мы поехали на аэродром.
Аэродрома было два: малый, ближайший к городу, и большой, дальний. К ним вела хорошая шоссейная дорога. На малом аэродроме базировались только истребители; на большом - и истребители и бомбардировщики. На территории большого аэродрома, в его северо - западной части, стояло каменное двухэтажное здание комендатуры. На южной окраине летного поля располагался одноэтажный кирпичный корпус китайского госпиталя, аптека которого снабжала нас медикаментами. Между комендантским зданием и госпиталем стояли ангары, частично разрушенные японскими авиабомбами. В них круглосуточно производился ремонт самолетов. Цементная площадка перед одним из ангаров была разрушена взрывом тяжелой фугасной бомбы.
Аэродром строила какая - то итальянская авиационная компания, и до войны он был гражданским. Попятно, почему авиационный госпиталь располагался в черте аэродрома. Не понятно было только, почему к началу бомбежки госпиталь не перевели в более безопасное место.
Над цементированной площадкой перед комендантским зданием был устроен навес от солнца из бамбуковых жердей, поддерживаемый бамбуковыми столбами. Под навесом стояли столы, стулья, шезлонги, легкие плетеные кушетки. Здесь завтракали, обедали и в свободное от воздушных тревог время отдыхали летчики, штурманы, стрелки - радисты бомбардировочной авиации.
Кухонная автомашина с обедом застала нас с Куриленко на площадке у комендантского здания. Обед запивали газированной водой. Вдруг поднялась суматоха. Китайцы повскакали со своих мест и устремились к двум автобусам, всегда готовым к вывозу людей с аэродрома. Ничего не понимая, я поспешил за другими и чуть было не попал под колеса уже переполненной машины, которая первой тронулась к выезду.
- В чем дело? Что происходит? - на бегу спросил я авиатехника, знакомого еще по службе в Вольске. Тот молча ткнул рукой в небо, туда, где в направлении с запада на восток на высоте не менее двух тысяч метров быстро приближалось к аэродрому более десятка двухмоторных бомбардировщиков.
- Да это же "катюши"! - в недоумении воскликнул я.
Никто не поверил мне. Переполох продолжался еще некоторое время. Но я не ошибся. Действительно, самолеты оказались СБ с китайским экипажем.
Как новичку, мне объяснили потом, что своим самолетам полагается пролетать над аэродромом только на малой высоте, почти бреющим полетом, о чем китайские авиаторы, очевидно, забыли - бомбардировщики шли как раз на такой высоте, с какой обычно производится бомбометание. Кроме того, заметили их поздно, почти над самым аэродромом, и времени для установления типа и принадлежности аэропланов не оставалось. Уже были случаи, когда в аналогичных условиях вражеские бомбовозы ошибочно принимались за своих.
На следующий день, когда я находился на большом аэродроме, а Куриленко оставался в общежитии, готовясь к отъезду на родину, вдруг завыла сирена. Тревожный рев то затухал, то нарастал с новой силой. На флагштоке комендантского здания появился красный флаг - сигнал тревоги.
Все пришло в движение, летный состав поспешил к своим машинам, а мы в автобусе отъехали от аэродрома. Видно было, как, уходя из - под удара, взлетели, поднимая густую лессовую пыль, бомбардировщики, а за ними и истребители. Вскоре со стороны города послышались частые выстрелы зенитных орудий и затем уже знакомый по Сианю гул японских самолетов. Этот гул я хорошо запомнил и всегда потом легко узнавал и безошибочно отличал его от шума советских, американских, английских и немецких самолетов, которые были на вооружении китайской авиации. И вот я впервые увидел японские бомбардировщики.
Они шли с запада на большой высоте девятками, в клинообразном строю, разворачиваясь по направлению к аэродрому. Выше бомбардировщиков резвились десятки сопровождающих их истребителей. Самолеты были уже над серединой аэродрома, когда под ними и несколько позади них вдруг выросла, как темный лес, высокая зубчатая стена дыма от одновременного взрыва множества бомб. В нескольких местах поднялись черные столбы земли и пламени. На фоне удаляющегося гула японских самолетов послышались далекие пулеметные очереди; это наши истребители вступили в бой.
На аэродроме меня поджидал летчик - истребитель Соколов, принявший боевое крещение в сегодняшнем воздушном бою. Он получил легкое ранение голени при посадке и теперь рассказывал:
- Вначале, при сближении с противником, было страшновато, а потом, как началась "карусель", страшиться стало некогда, нужно было вовремя увертываться, чтобы не зашли тебе в хвост. Странно было видеть так близко самолеты противника.
Соколов трагически погиб в октябре 1938 г. Уже глубокой осенью в Чэнду я услышал о пожаре в воздухе на пассажирском СИ - 47, вылетевшем из Ханькоу в день его сдачи японцам. На этом самолете в числе 22 наших добровольцев сгорел и Соколов.
На третий день пребывания в Наньчане я провожал М. К. Куриленко на родину. Он улетал на американском двухмоторном санитарном биплане. На санитарных самолетах летали, как на пассажирских, без парашютов, хотя было известно, что противник не считается со знаками красного креста. Михаил Кириллович благополучно долетел до Ханькоу. Оттуда на пароходе английской компании он добрался вверх по Янцзы до Ваньсяна, дальше летел на Ланьчжоу уже советским транспортным самолетом.
Наш рабочий день начинался рано. В 4 часа утра во всех комнатах общежития раздавался дружный треск портативных складных будильников, похожих на портсигары. Их укладывали под подушки. Люди вскакивали, как по тревоге. Хлопали дверями, мигом умывались, одевались, на ходу выпивали стакан сладкого чая с галетой и выбегали к автобусам, уже дожидавшимся у подъезда.
Вместе со всеми спешил на аэродром и я, если не оставался в общежитии для осмотра пищевых блоков или для утреннего посещения больных. В последнем случае я приезжал на аэродром несколько позже на машине, развозившей завтрак.
На большом аэродроме под навесом у комендантского здания можно было отдохнуть, если не было тревоги. Многие досыпали ("добирали", как выражались летчики), лежа на кушетках или сидя в шезлонгах. Мне удавалось это не часто - будили обращавшиеся за медицинской помощью.
Вечером, вернувшись в общежитие, мылись под душем и надевали аккуратно выстиранные и выглаженные за время нашего отсутствия трусы, майки и носки. Поужинав, утомленные летчики валились спать, что делал и я, если не было больных, особенно в дальнем общежитии, посещение которого занимало полтора - два часа. Тогда я ложился не раньше первого часа ночи. А через три часа снова подъем.
Тяжелобольные и раненые помещались в стационары китайских больниц и госпиталей. Текущую амбулаторную помощь добровольцам оказывали мы, советские медики. Для этой цели я постоянно носил с собой небольшой аптечный ящик с изображением красного креста на крышке и с набором медикаментов, хорошо известным всем врачам неотложной помощи. Остродефицитной была тогда в Китае йодная настойка. В качестве ее заменителя широко применялся только внешне похожий на йод бромферрон. Зато такое превосходное противомалярийное средство, как хинин, отпускалось нам в неограниченном количестве.
Бортовые медицинские аптечки на самолетах были полезны для оказания первой помощи при вынужденных посадках. Но члены экипажа, по тем или иным причинам парашютирующиеся с самолета, оказывались в беспомощном положении, если получали травмы при приземлении, - ведь спасительная аптечка оставалась на покинутом самолете. Поэтому я предложил летному составу наших бомбардировочных и истребительных групп постоянно иметь при себе миниатюрную аптечку, укомплектованную перевязочным ватно - марлевым пакетом, флаконом с притертой стеклянной или резиновой пробкой для йодной настойки, рулоном асептической липкой тесьмы и банкой с противоожоговой мазью. Марлевый бинт мог заменить собой кровоостанавливающий жгут. Такая аптечка свободно помещалась в кармане летного комбинезона.
К сожалению, среди врачей - добровольцев было слишком мало хирургов. А ведь всякая война - это прежде всего "травматическая эпидемия", по меткому определению великого Н. И. Пирогова.
В разговорах на большом наньчанском аэродроме часто упоминалась фамилия Губенко: в таком - то бою Губенко "сбил японца", тогда - то он "поджег мицубиси", там - то он выручил товарища и т. д.
- Покажите, кто это Губенко? - обратился я к соседу.
- А вон, в кресле с газетой. Вы разве не слыхали о его воздушном таране? - И собеседник напомнил эпизод, о котором я читал в одной из центральных газет, еще будучи в СССР. Статья называлась "Подвиг китайского летчика".
Теперь этот "китаец" был перед моими глазами - подстриженный ежиком светлый шатен, молодой человек среднего роста, хорошо сложенный, с приятным серьезным лицом. Когда меня познакомили с А. А. Губенко, я с трудом упросил его рассказать о нашумевшем случае из его боевой жизни.
- Теперь я воюю на "ласточке", - неохотно начал Антон, - а тогда летал на "чиже". Этот биплан, и притом с неубирающимися шасси, не отличается быстроходностью, но очень маневрен и вооружен четырьмя пулеметами, стреляющими через пропеллер.
На вооружении вражеской авиации состоит истребитель - моноплан И - 96. Он оснащен двумя крупнокалиберными, а потому более дальнобойными, но значительно менее скорострельными пулеметами, чем наши трехлинейные ШКАСы. Как аэроплан с неубирающимися шасси, И - 96 уступает в скорости нашей "ласточке", более современному самолету с убирающимися шасси. Отсюда наша тактика "парного боя": И - 16 догоняет, перехватывает противника, начинает с ним бой, а подоспевший верткий И - 15 связывает врага своей маневренностью. В тот день я участвовал в ряде схваток, провел несколько атак, много стрелял.
- Удачно? - не удержался я.
- В групповом бою не всегда можно с точностью сказать, кто сколько сбил самолетов противника. В конце боя я повстречался с одиночным И - 96. Зашел ему в хвост, прицелился и нажал гашетку... пулеметы молчали, кончились патроны. Видимо, справедливыми были упреки командования и авиатехника, что я стреляю слишком длинными очередями и потому быстро расходую боезапас.
Было досадно упускать противника. Решил заставить его сесть на наш аэродром. Прибавив газу, пристроился рядом с И - 96. Пилот, увидев меня так близко, испугался, лицо его побледнело, глаза забегали. Я погрозил ему кулаком и несколько раз ткнул рукой вниз, в направлении аэродрома. Мой противник понял, согласно закивал головой и спиральными витками пошел на крутое снижение. Я своим самолетом как бы нажимал на него сверху.
У самой земли И - 96 вдруг рванулся в сторону с намерением уйти от преследования. Патронов у него, вероятно, тоже не было. Я, пользуясь превосходством в высоте, снова настиг врага, теперь уже решившись идти на таран.
Сначала хотел рубить противнику хвост, по передумал и подвел пропеллер под элерон левого крыла. "Чиж" содрогнулся от удара. И - 96 посыпался вниз, а мою машину забило, затрясло как в лихорадке. Я понял: деформирован винт. Уменьшил обороты мотора и на этом режиме дотянул и сел.
Подбежавшие ко мне авиатехники обнаружили: лонжероны моторной рамы надломлены, мотор еле держится. Это значило:
отвались он на малой высоте, я не смог бы уже воспользоваться парашютом.
Слушая рассказ Губенко, я с гордостью соотечественника смотрел на этого внешне совсем обыкновенного человека. Примерно через месяц (вскоре после отбытия Губенко на родину) в Наньчан прибыл номер "Красной звезды" с портретом летчика и подписью "Герой Советского Союза полковник авиации А. Губенко". Он вошел в число первых, после челюскинцев, Героев Советского Союза.
При мне в воздушном бою Губенко был сбит. В конце затяжного прыжка он раскрыл парашют и увидел над собой преследующего врага, который стрелял по парашютисту из пулемета. Антон не растерялся, быстро собрал стропы парашюта в пучок и заскользил в ускоренном спуске. Его сильно раскачало, и в момент приземления он ударился спиной и затылком. Сознания летчик не потерял и, помня о преследователе, сгреб парашют в охапку и спрятался с ним в кустах. Это спасло отважного аса от расстрела на земле, пули самурая били теперь вслепую.
В течение нескольких дней Губенко жаловался мне на головную боль. Я дал ему временное освобождение от полетов, но он ни разу не воспользовался им, заявляя, что, как коммунист, обязан подавать достойный пример другим. Несмотря на недомогание, Антон продолжал летать и участвовать в боях.
По вечерам, когда японцы обычно не беспокоили нас, летчики - истребители совершали тренировочные полеты над аэродромом. В один из таких вечеров я вслух похвалил мастерство, с каким неизвестный мне авиатор выполнял над нашими головами фигуры высшего пилотажа. Стоявший рядом Губенко с легкой укоризной заметил мне: "Эх, доктор, вы, должно быть, не видели хороших полетов!"
На следующий вечер над аэродромом кружился И - 16. Сложнейшие фигуры высшего пилотажа - "бочки", "иммельманы", "петли Нестерова" и др. - он вычерчивал в небе одну за другой как - то особенно эффектно, смело и точно, виртуозным "летным почерком". Не отыскав глазами Губенко среди зрителей, я догадался, что в воздухе на этот раз он сам. Для уточнения все же спросил: "Кто летает?" - "Губенко!" - ответили мне.
Свой полет Антон закончил необычной, пугающе - опасной дугой: с большой высоты он круто устремился вниз с ревущим и густо дымящим мотором. У самой земли самолет перешел из крутого пике в крутую горку. Говорили, что этот маневр был деталью разрабатываемой Губенко новой фигуры высшего пилотажа.
Как - то после очередного удачного полета я спросил Губенко:
- Чем, по вашему мнению, объясняются ваши боевые успехи?
- По - видимому, тем, что я был инструктором высшего пилотажа в авиаучилище, - ответил он...
В конце июня 1938 г. на СБ, улетавшем в Ланьчжоу для смены моторов, Антон Губенко отбыл на родину. После возвращения из Китая он служил в Минске заместителем начальника ВВС Белорусского военного округа. Вскоре "Красная звезда" сообщила о том, что Антон Губенко разбился и сгорел при разработке новой фигуры высшего пилотажа. Не хотелось верить, что этого замечательного авиатора и человека, полного сил и энергии, год тому назад беседовавшего со мной под бамбуковым тентом на далеком китайском аэродроме, уже нет в живых. Сколько раз угрожала ему смертельная опасность в китайском небе, а вот теперь, в мирных условиях, у себя на родине погиб.
Имя Губенко не должно быть забыто. Он один из пионеров воздушного тарана, этой страшной, почти рукопашной схватки высоко над землей. Во время Великой Отечественной войны многие герои советской авиации повторяли его подвиг, смело шли на смертельно опасный таран фашистских стервятников. Доживи Губенко до решающей схватки с немецким фашизмом, он с его изумительным летным мастерством, беззаветной храбростью и преданностью Родине проявил бы в боях за чистоту советского неба тот же героизм, который он показал в Китае при выполнении своего интернационального долга.

Вернуться в оглавления Сражающегося Китая
Ваше мнение на форуме !

Текст публикуется по изданию "По дорогам Китая 1937-1945", составитель и автор примечаний В.Я. Чудодеев
Издательство "Наука", Главная редакция восточной литературы, М. 1989