|
|
 |
 |
|
|
Путешествие в Монголии …Находясь на болезном одре и недомогая от тяжкой простуды, усматриваю в этом, однакоже, момент весьма благоприятствующий описанию моих скромных странствий по монгольскому краю. Неделю тому предпринята нами экспедиция в Хархорин, о коей и повествую ниже. Декабря второго дня, пятница. Выезжаем, как водится, от убежища Инородных студентов на маршрутном авто, рано, в 5-м часу. Наш автомобиль, закован ледяной броней, ползет по заметенным снегом кривым ургинским улочкам, вдоль косых деревянных заборов, что стоят вкруг белеющих в предрассветной мгле войлочных юрт, мимо деревянных телеграфных столбов и светящихся электрическим светом вывесок увеселительных ночных заведений, коими Урга переполнена после ухода отсюда красных. Правящий автомобилем шофер-монгол, как водится у всех шоферов-монголов, останавливается у какой-то юрты, - выехав в путь, следует непременно посетить в дороге всех родственников и знакомых. В Монголии учишься неспешности, есть даже присказка такая у них: «Поспешишь – замерзнешь!» Хархорин, или Каракорум, лежит в 370-ти километрах от Урги, ежели направляться к юго-западу. Окна скоро затягивает толстой коркой льда и не видно совсем, где едем. Снег продолжает мести, - если так и будет продолжаться еще пару дней, то в Ургу вряд ли к воскресенью воротимся. Остается только диву даваться, как шофер-монгол находит нужное направление, ибо дорога угадывается только временами, по более выровненной между холмами поверхности, а затем и вовсе теряется, когда мы съезжаем на хархоринский тракт. В этом отношении вспоминается еще одна монгольская поговорка: «В Монголии нет дорог, есть одни направления». Святая правда! Наконец, даже наш шофер уже не уверен, куда дальше править. Благо, на пути попадается юрта, и пан Мачек уточняет маршрут по своей степномонгольской карте. Долго буксуем, выбрасывая из-под колес клубы пыли и снега, пока, наконец, не выезжаем в ровную степь. Скоро показывается Хархорин, - маленький неприглядный городишко с утвержденными кверху заводскими трубами, дымящими неимоверно. Лишь впоследствии я прочту, что, оказывается, это здесь стояло легендарное серебряное древо, имевшее по сторонам света четыре источника, имевших вид золотых змеиных голов, из которых произливались на свет Божий вино, рисовая водка, бал (что-то вроде нашей медовухи) и айраг (кобылье молоко). Сие дивное фонтанное сооружение венчалось ангелом с воздетой трубой, в которую, при помощи хитроумного устройства, дул по приказанию слуга, давая тем самым условных знак рабам выкачивать из древа божественныя напитки. Горе тебе, Хархорин! Что сталось с твоей былой славой и величием!? От великолепия минувших дней нет ныне и камня на камне. Сохранились лишь воспоминания путешественников, бывших в столице Чингизхана в давние времена, когда сюда сходились все торговые пути. Четыре рынка четырехвратного града бойко вели торг зерном на восточной стороне, овцами – на западной, яками и повозками – на южной и лошадьми торговали на север. В тринадцатом столетии здесь было множество храмов, - мечети, буддистские монастыри и даже несторианская христианская церковь. Вместо роскошных храмов и дворцов Хубилай-хана, разрушенных в четырнадцатом веке свирепыми маньчжурскими воинами, щетинятся теперь в небо убогие заводские вышки да коптят чугунными трубами маленькие юрты. Неподалеку от Хархорина – монастырь Урдэнэ Зуу Хийд. Сюда-то и лежит наш путь. Из туманной дымки вдруг предстают нашему взору могучие стены, будто бы даже крепостные, только вместо бастионов высятся громадные буддистские ступы, числом 108 (священное, по восточным верованиям, число). «Урдэнэ Зуу» - «Сокровищ тысяча», из 100 храмов которого сохранилось всего 3, благодаря заботам красных, входивших в Монголию в 21-м году с обещанием «протянуть руку братской симпатии угнетенному до сих пор монгольскому народу» (из «Обращения командования Экспедиционного корпуса к населению Монголии» от 21 июня 1921-го г.) и «бережно относится к народным святыням и верованиям» (из подобной же какой-то переписки Энгельса с Каутским...). Рука братской симпатии дотянулась и до сюда, - сотни хархоринских лам и монахов были тут же расстреляны или сгинули в Сибири… Массивные двери монастыря, словно ворота средневекового замка, распахиваются пред нами, и время вновь застывает в остекленевших глазах драконов на крышах пестрых пагод, в тихом призывном звоне колокольчиков, подвешенных к карнизам, в маленьких фигурках строителей на развалинах старых храмов вдали, - лишь нам приходится передвигаться с изрядной поспешностью, ибо стоит в этом ледяном царстве пройти пару сотен метров, и кажется, что ноги напрочь отмерзли, - просто удивительно, как мастеровой народ часами стоит при таком жесточайшем морозе на балках соседнего храма! Минуя двери, украшенные вызолоченными головами чудовищ с увесистыми кольцами в зубах, входим во внутренний притвор одного из храмов. Снег заметает выложенную камнем прихрамовую площадку, почерневшие железные курильницы на зарытых в снег львиных лапах, останки сказочных существ, сиротливо лежащих вдоль узорчатых каменных стен. Входим в храм. Стоит рассеяться пару от нашего дыхания, и замечаем вдруг на себе тысячи глаз, – навыкате и не очень, - они со всех сторон пристально вглядываются в тебя со стен храма. Бесконечный пантеон золоченых фигурок демонов и иных всеразличных божеств, которых необходимо с одинаковым усердием задабривать, - в пыльные проемы бронзовых рук, ног и когтистых лап вставлены заботливо конфетки, бумажные деньги, монетки. Храм следует обходить по ходу часовой стрелки, что совершаем с христианским смирением, украдкой от храмовой служительницы делая фотографические снимки. Женщина-прислужница вводит нас в две боковых пристройки, где в шести комнатах храняться старинные изображения буддистских божеств. Некоторые из них поистине ужасны, - к примеру, одна женщина, даром, что обнаженная, отгрызает голову другой гражданке, а окружающие их существа нимало этим вопиющим безобразием, кажется, не смущены, и весело выплясывают какую-то моряцкую джигу с человеческими костями в руках, не говоря уже о присутсвии совершеннейших скелетов и кровожадных драконов-мопсов на заднем плане. В общем, кровь рекой повсюду! Снова заснеженный двор, колокольчики на карнизах крыш и истерзанные временем храмовые двери, в дырах которых – бескрайняя белая равнина и старая пагода, почти занесенная снегом… На пути из храма входим в небольшую юрту. Ослепленные наружным светом, долго привыкаем к полутьме, не в силах ничего вокруг различить. Наконец, огонек стоящей посредине печки-буржуйки выхватывает из мрака величественную фигуру сидящего к нам спиной старика-ламы. Его блестящая языками пламени лысина являет собой соблазнительнейшее фотографическое зрелище, но я не решаюсь взвести курок аппарата и направить его в затылок старика, - за стоящими вкруг стен юрты деревянными столами читают молитвы монахи. Их бормотание сливается в тишине с треском печных поленьев и скрипом наших обмерзших сапог. В таком месте рука не поднимается фотографировать, здесь можно только живописать. Этим и занимается, как вдруг замечаю, один монах средних лет, по левую сторону от старца, - таким неожиданным образом мною разгадана тайна неповорачивающейся ламьей головы! Он позирует монаху-живописцу! Последний с примерным тщанием выводит на помятом желтом листе профиль учительского носа. Мы тихо обходим юрту в положенном направлении, жадно подставляя замерзшие руки поближе к дышащей раскаленным жаром печке. Старец, заметив нас, меняет царственную позу и встает, к заметному неудовольствию живописца, принявшегося наводить толстые линии на уже написанном носу, протягивает нам взятые со стола букетики «Юнеско» с изображением храма. Мы радостно берем буклетики, которые в скором будут вклеены каждым из членов экспедиции в личные путевые заметки. Снова слепящая белизна снаружи, и мы шагаем по останкам каменных стен к третьему монастырю. Здесь застывшее время немного словно размораживается вместе с нашими ногами, - в храме бессчетное множество детей, наставники приводят их на хурал, - собрание, на котором юные послушники должны читать с особых табличек молитвы, вторя старшим. Вместо этого, разумеется, все дети с любопытством нас разглядывают (снова сотня обращенных к нам глаз, на этот раз, правда, гораздо более живых и симпатичных). Прикрываясь молитвенными табличками, галерка о чем-то оживленно друг с дружкой перешептывается и озаряет нас белоснежными улыбками. Старшие начинают недовольно посматривать как на них, так и на нас. По этой причине мы насилу отрываемся от приветного тепла печурки и, торжественно пройдя в положенном направлении (для этого нам, к нашему немалому удовольствию, приходится обойти помещение целиком, что дает возможность лишний раз поулыбаться галерке), покидаем храм. Дети растапливают вековечный лед, и у внешних ворот храма нас вовсе бросает в жар, - торжественность храмовой обстановки нарушается полностью присутствием торговцев, упорно сующих мне под нос изваяния микроскопических фаллосов, старинные монетки и цветные бусы. Торговец с таким нахальным упорством предлагает мне изваяния мужских достоинств (считающихся здесь священными), что мне приходится с не меньшей безапелляционностью показать ему жестами, что одно у меня уже имеется, после чего он, немного смутившись, пристает уже к другим членам экспедиции. Надобно добавить, что исполинское каменное изваяние сего конфузного предмета находится в 1 км от монастыря. Местные жители полагают сидение на нем лучшим средством от бесплодия. Команданте Мачек, однако, вместо этого, решает повести нас к каменной черепахе, что находится за храмом. Некогда 4 таких черепахи (символизирующие в Монголии вечность и неизменность) стерегли кордоны древнего Хархорина. Ныне вдоль межи тянется колючая проволока. А за нею – черные промышленные трубы да горстка юрт, - все, что осталось от некогда могущественной и преславной чингисхановой столицы! Sic transit gloria mundi, - дай, Господи, чтобы так же однажды исчезли с лица Земли и эти жуткие трубы... В поисках прекрасного монгольского неба и зрелищ наша экспедиция отправляется дальше на северо-запад. Перевалив через очередную сопку, вдруг переносимся в Затерянный мир, - из ниоткуда перед нами вдруг вырастает грозная цитадель. Перепуганные невиданною ранее машиной, мальчики-пастухи испуганно бросаются врассыпную, а нас останавливает окрик стража на стене, и во мгновение ока на нас уже нацелена добрая дюжина луков. Несколько стрел с глухим стуком вонзаются в железную дверь автомашины, и мы, великим страхом объятые и ошеломленные, громко молимся о том, чтобы остаться в живых... Хоть было все и не в точности так, но вполне бы могло быть, переедь мы эту сопку, этак, веке в восьмом-девятом. В те дни здесь действительно возвышалась грозная цитадель Хар Балгас, стоявшая на берегах стремительного Орхон Гола. Теперь от «Турецкой крепости» (да, да, именно так ее называют и именно отсюда, из уйгурского каганата, произошли нынешние турки), осталось лишь одно сооружение, издали кажущееся обыкновенной глыбой, если бы не странного вида многоярусные отверстия вкруг камня. Сперва кажется, что дыры эти в горе естественного происхождения, и появились вследствие выветривания ветром или выкапывания норок зарбазанами (тутошняя разновидность сусликов, - между прочим, большой деликатес, из-за употребления которого в некоторых уголках Монголии до сих пор существует чума), однако каждый ряд отверстий расположен строго на одной линии, ярусами. Величественное сооружение (куда нет, к сожалению, видимого входа, как я ни тщился протиснуться в самые крупные отверстия) окружено стеною и полуразрушенными буддистскими ступами. Нам, приехавшим из мест, где каждый кусочек старины облажен (если не сказать хуже) вдоль и поперек нескончаемыми посетителями, странно стоять здесь, посреди бескрайней степи, где в тишине только слышно, как ветер шелестит желтым степным ковылем, а камни, вместо дурацких надписей, покрыты сплошь белыми костями овец, лошадей и иных неведомых нам животных. Сюда даже нет путной дороги, - похоже, в Хаар Балгасе не делалось даже сколько-нибудь серьезных археологических изысканий. Мы в задумчивости проходим по обваливающимся стенам, столько перевидавшим на своем долгом веку, - переживут и нас, а я невольно спрашиваю себя о том, многое ли уцелеет через сотню лет от нашего пластмассового «супер-мега-века»? Ох, боюсь, не самое лучшее от нас останется... Километров 150 на запад... В Цэцэрлэг прибываем уже поздно вечером. Команданте Мачек каким-то чудом находит гостиницу (в очередной раз поражаюсь нашему польскому командующему, - даже глубокой ночью его можно застать за прочтением географических карт и планированием маршрута!) Гостиница на удивление хороша, нас на два нумера выходит по 4 человека. Комнаты чистые, ухоженные, почти даже отопляемые. Оставив вещи, отправляемся на поиски фуража. Чуть ли не единственная электрическая галогенная вывеска в ночном городе – трактир с весьма странным названием: “Ghost Tavern: Disco & Night”. Исполнившись сыновьей тоски по далекому родимому краю, заказываю борщ. Если Вы, дорогой читатель, решитесь когда-нибудь заказать в Монголии блюдо, под названием «борщ», знайте: борщ монгольский во многом напоминает борщ украинский, но только лишь своим названием, - в смысле же своего состава он представляет собой отваренную баранину с большим количеством жира, рисом и картофелем-фри, плавающими в жидкости красноватого цвета. Перед сном пани Фелиция рассказывает нам свою версию сказки “Hansel und Gretel”. Звучит весьма устрашающе, и мы, покатываясь со смеху, укладываемся спать. Пан Марек долго пытается разобраться со своим новым спальным мешком (по-чешски «шпевур»), присланным ему соотечественниками из родимой Чехии, - никак не можем взять в толк, зачем мешку в ногах завязочки. В конце-концов высказываю предположение, что это – смирительный шпевур. Марек от этой версии, почему-то, не в особом восторге. Утомленные снегом, усыпаем... Суббота, декабря 3-го дня Встаю засветло, ибо мне надлежит приготовить всей честной экспедиционной кампании овсяную кашу. Стряпать мне дозволено на кухне... ночного клуба, что под гостиницей. Для того, чтобы на кухню пробраться, приходиться обстучать все двери, чтобы найти и разбудить монгольского метрдотеля, с которым мы вместе героически прокладываем себе путь меж снежных сугробов в обход здания, где мой спутник будит спящую в юрте ключницу. Она не менее героически прорывается сквозь заносы и заводит меня на маленькую кухоньку, где мы долго пытаемся вместе сообразить, как зажигать газовую плиту, так чтобы баллон не взорвался. Ко мне присоединяется, несмотря на ранний час, пани Лизветка. Вместо того, чтобы сладко досыпать в теплой гостиничной постели, она самоотверженно выбирает досыпать в кашу сладости и пряности. Скоро на кухне появляются остальные члены экспедиции, и мы спешно поглощаем завтрак, ибо ровно в 8.00 генерал Мачек без всякого ефрейторского зазора дает команду безотлагательно выступать в поход. Наскоро перемыв посуду, отправляемся в путь налегке, оставив машину у гостиницы. В очередной раз теряю очки... Цэцэрлэг, - то место, куда мы направляемся, - можно примерно перевести с монгольского как «Цветочный сад». Однако вместо ожидаемых всю ночь величественных пальм и трепетных амврозий, рассвет являет нашему взору заснеженную дорогу, вдоль которой, впрочем, действительно тянется аллея хоть и лишенных всякой растительности, а все же деревьев. Красиво. Городок и правда находим очень милым. От выкрашенных ровно в желтый и зеленый цвета домиков создается чувство, будто мы где-то на Украине, или даже в Польше. В горную гряду, обрамляющую Цэцэрлэг, словно вделана с западной стороны миниатюрная желтая пагода. Долго шагаем к ней пологим каменистым склоном. Снежки в Монголии делать совершенно невозможно, - под снегом в сантиметре-двух обнаруживается сразу слой пыли, которая сразу к снегу примешивается. Зато я, к своей великой радости, в очередной раз обнаруживаю в кармане штанов потерянные очки! Тысяча шестьсот девяносто один метр над уровнем моря, согласно справочнику! Положа руку на сердце, я бы дал все 1700, - так красиво встречать рассвет на самой вершине! Храм, к сожалению, заколочен досками, но мы не теряем бодрости духа, - внизу ждут еще два старинных монастыря и знаменитый на всю округу цэцэрлэгский музей. Храм из пяти монастырей спасло от большевистской руки «братской симпатии» только то, что его вовремя превратили в музей. Теперь в бывших храмовых залах развешены портреты Ленина с Сухэбатором (монголы до сих пор верят, что из-под гнета гаминов-китайцев в '20-х гг их вызволил именно красный командир Сухэбатор, которого печатают на всех тугриках, хотя всю работу на самом деле за него проделал белый генерал Унгерн фон Штернберг, которого, благодаря былой пропаганде, считают за жестокого бандита и изверга). Но музей действительно очень интересный. Рядом – два восстановленных храма, и один все-таки сожженный. Бродишь так по его развалинам, глядя через дыры в крыши на синее небо, а солнце уже, оказывается, взошло высоко, и снова пора ехать... В дороге пани Лизветка и Фелиция потчуют нас изумительными канапками – ингредиенты извлекаем из багажного отделения позади нас. Для этого приходится «нырять», как это у нас со смехом и слезами называется, - перегибаться через спинку заднего сидения, подлетая и пребольно стукаясь головой о потолок на каждом ухабе (а монгольские бездорожья только из них и состоят), чтобы выловить среди летающих мешков необходимый провиант. За этим нырянием в багажное отделение и дорожные ухабы пролетают наши тела и время. Если приложить ладонь к окну и долго прижимать ее к толстой ледяной корке, то в образовавшемся смотровом окошке становятся видны бескрайние горные гряды, заснеженные сопки и ни одной живой души в этой вечной мерзлоте. Только пару раз нам удается встретить повозки, запряженные яками. Спрашиваем у местных жителей дорогу, а яки глядят на нас из-под дремучих косматых бровей умными большими глазами, пока мохнатые собаки усердно облаивают наш экипаж со всех сторон. ХУЖИРТ Скоро останавливаемся у маленького монастыря с двумя детьми-монахами у ворот. Спрашиваем разрешения фотографировать, но мальчик-монах строго качает головой. Украдкой за ним наблюдаю: видно, что он тут чувствует себя хозяином, держится с большим достоинством, но стоит нам отвернуться и он принимается с нескрываемым любопытством нас разглядывать. Желто-синяя занавеска над окном до боли напоминает что-то родное, невольно рисую рядом мысленно портретик Тараса Григорьевича с рушником. Он немного странно смотрится рядом с ликами буддистских святых и чудовищ, но исполняет сердце неизбывной тоской (странно, а ведь в школе глаза бы мои этих портретов не видели!) Выглянув за монастырь, прямо обмираем от удивления, - видим лежащее на земле облако! Затаив дыхание и метнув пару снежков в пани Агнежку и пана Марека, подхожу ближе. Вот оно что! Это горячий горный источник! Истомленные путники припадают было, иссохшими потрескавшимися губами к живительному источнику, однако вовремя останавливаются, почувствовав издаваемый водами обильно зловонный дух. Причиной ли тому природный катаклизм или стоящая подле источника тучная лошадь, так и остается для нашей экспедиции мистической загадкой, покрытой мраком неразрешимой тайны... Дорога через горы сопряжена со многими опасностями. Во-первых, при такой сумасшедшей тряске мы рискуем не найти в недрах багажного отделения банки с польскими огиркамы. А еще на одном из перевалов нашу машину так заносит и накреняет вправо, что даже спящие возвращаются к жизни и громко ахают. Съехав по склону несколько метров, машина замирает в снегу, а наши сердца, соответственно, в груди, - все боятся шелохнуться, слышно даже, как хлопья снега бьются в запотевшее лобовое стекло. Стараюсь тихонько переместиться влево, - кажется, поставь ладонь на сиденье, и мы непременно покатимся охотничьею колбаскою вниз по заснеженному изволоку (а вниз дорога долгая, - метров 300 по крутому склону в лес). Наш шофер бесстрашно растворяет дверь и ступает в белую бездну. Плавно, но спешно выбираемся и мы, стараясь не делать лишних движений. Гений-шофер умудряется обтянуть задние колеса железной цепью, и мы, перекрестившись и сгрудившись все по левому борту (для этого мне приходится полностью залезть в багажное отделение), снова выезжаем на предательски-скользкую дорогу. Настоящие испытания, однакоже, ожидают нас впереди. Авто через пару часов останавливается меж скал, посреди чудного поросшего деревами горной равнины. Где-то а вершине сокрыт древний монастырь. Это величественный Эрдэнэ Зуу Хийд. Ой, нет, - в Эрдэнэ Зуу Хийде мы были вчерашнего дня, - совсем перемешались в голове эти названия! Так вот, если не ошибаюсь, это – величественный Товхон Сум, - монастырь на вершине горы, куда мы, бодро скрипя по снегу затекшими от долгого сидения ногами, принимаемся взбираться. По преданию монастырь был возведен по повелению некоего мальчика именем Занабазар, - царственного отпрыска, который, проходя этими краями, был так пленен их красотой, что решил тут остаться на постоянное место жительства. Идти вверх становится труднее, - снег очень глубок, - впереди, естественно, неутомимый командор Мачек, неведомо каким наитием прокладывающий в верном направлении извилистую тропу. Вскоре, однако, теряю его и экспедицию из виду, а часть быстроногих членов экспедиции в лице пани Фелиции и леди Кристин из Ирландии сдается и решает возвращаться обратно к автомобилю. Они вдвоем начинают долгий спуск и скоро две крошечных точки, - красная и синяя, - совсем исчезают между елей. Мы с немкой-Луизой, утешаясь, что их, по крайней мере, двое, и им не будет внизу слишком тоскливо, продолжаем восхождение. За каждым поворотом с надеждой ожидаем увидеть дивный храм, но поворотов становится все больше, а сил остается все меньше. Хуже всего свирепый и беспощадный холод, - через час мою побелевшую бороду можно использовать в качестве ксилофона, а белокурые пряди Луизы, выпадающие из-под шапочки, превращаются в сосульки. Но даже если нам не суждено дойти до вершины, мы наслаждаемся красотой зимнего леса и, несмотря на замерзшие ноги, часто останавливаемся, чтобы послушать Тишину. Тишина необыкновенная, - не слышно абсолютно Ничего, от этого даже жутковато немножко становится, - только биение собственного сердца слышно посреди полного безмолвия. Часа через полтора мы все-таки достигаем монастыря, - меж ветвями исполинских деревьев вдруг мелькает причудливо изогнутая желтая крыша пагоды, и мы, усталые и замерзшие, выходим на заснеженную поляну и долго стоим в задумчивости: подниматься ли извилистой горной тропой дальше наверх, к самому монастырю, или поскорее спускаться обратно, - пальцы ног невыносимо ломит от 30-градусного мороза и кажется, как это ни глупо, что путь назад, к машине, будет проще и теплее, чем эти два оставшиеся шага на вершину. Наконец, голос разума одерживает победу и мы, в надежде погреться (если, конечно, в эту пору монастырь обитаем) поднимаемся наверх и... ахаем от восторга, - сверху нашим взорам предстает изумительная картина, - лесистые горы, долины и заходящее солнце перед нами как на ладони, - горы, горы, горы, сколько глаз хватает... Может, конечно, Занабазар решил здесь поселиться и 30 лет медитировать просто потому, что не мог обратно спуститься, но вкус у него действительно, надо признать, был отменный, - места тут удивительные! Наша экспедиция наверху уже собирается покидать монастырь. Нам, к великой нашей радости, удается минут 10 погреться в юрте настоятеля, - сосредоточенного вида монаха средних лет, который молча поит нас сутэ-чаем и с поджатыми ножками, тихо, без мыслей, без слов, глядит на огонь в чугунной печке. Все это время держу разутые ноги у печи, чуть ли не в пламя их всовываю, а все равно ничего не чувствую. Два мальчика-монаха, составляющие всю монастырскую общину, приносят дров и целое ведро сутэ-цая. Наконец, почувствовав некоторые из пальцев и заметно ожив, мы с Луизой благодарно улыбаемся настоятелю и мальчикам-послушникам, делаем запотевшим фотографическим аппаратом памятный совместный снимок и отправляемся вниз. Обратная дорога занимает гораздо меньше времени, - хоть 2-ю часть перехода Суворова через Альпы пиши, так быстро вниз скатываемся. Вместо отведенных, однако, нам шофером на путешествие 1.5 часов пропадаем на горе около 4-х... В кромешной тьме едем горной дорогой к ближайшему ночлегу. ГОРЯЧИЕ ХУДОНСКИЕ ПАРНИ Пищей богов кажутся после горного перехода канапки, едва теплый чай и печенье “Bravo” с содержанием Е-4432. Впадаем в истомную полудрему, пока наш неутомимый шофер не останавливается на постоялом дворе. Это маленький городок, называемый Худон. Условия, соответственно, довольно худые, - утлая гостинчика с 3-мя комнатками, из которых мы снимаем две. Ввосьмером размещаемся на 4-х раскладных диванах, вода в коридорный умывальник доставляется ведрами со двора, где расположен туалет a la sortire. В таких ватерклозетах часто вместо малого напольного отверстия и настила из досок просто имеется одно сплошное отверстие, перекрытое поперек двумя тонкими параллельными досками. На них, зависнув над бездной вечной вони и нужно, сориентировавшись в кромешной тьме, наступить. Иначе – провал в прямом смысле этого слова. По заведенному обыкновению ищем трактир. Он, к счастью, обнаруживается в соседнем с нашим двором здании. Сдвинув три стола, заказываем рис, боозы, открываем банки кукурузы, грибов и огурцов (лакомства, в Худоне невиданные!) Все бы хорошо, если бы постепенно пустой зал не начал заполняться невесть откуда берущимися худонскими юношами. Отчего-то вместо того, чтобы заказывать блюда и напитки, эти господа, сбившись в кучку, довольствовались лишь принесенным с собою пивом и, умножаясь числом до примерно дюжины, угрюмо глядели на нас исподлобными взглядами и о чем-то с мрачным, не сулящим ничего доброго видом, между собою перешептывались. Первый удар нанесла мне пани Лизветка. Она тихонько толкнула меня локтем, прошептав: - Нам лучше поскорее убираться, я читала о том, как заканчивают такие вечера в монгольских городках европейские путешественники! - Не бойтесь, хоббиты, мы устроим гоблинам-урукхайцам славный памятный вечерок! – улыбаюсь ей я, но у самого на душе очень неспокойно, - в нашей экспедиции мужей всего четверо: команданте Мачек, монгол-водитель, чех-Марек да я. А горячих худонских парней десяток с лишним... Поднимаемся и начинаем одеваться. Худонцы, как по команде, дружно вскидываются и, упреждая нас, выходят во двор. Отогнув на ноже штопор и зажав рукоятку так, чтобы его острие приходилось между средним и безымянным пальцами, выхожу во двор. Худонцы стоят рассредоточившись, один слегка придерживает дверь. Старясь не производить резких движений, выжимаю дверь, пока она не открывается. Худонец, глянув на меня, отходит. Признаться, готовлюсь к самому худшему. Наша вереница, спешно минуя худонских отроков, скрывается, наконец, за воротами постоялого двора. С облегчением вздыхаю, - то ли подвыпившие худонцы не поняли, куда мы с хоббитами так быстро подевались, то ли они передумали, а скорее это ангел пролетел. Через несколько часов уютно располагаемся на обшарпанных диванах, которые кажутся нам поистине царскими ложами, и пани Фелиция рассказывает нам, сладко потягивающимися под одеялами и спальными мешками, очередную страшную историю о «Черной руке», под которую мы безмятежно засыпаем. Тиха худонская ночь... Воскресенье, декабря четвертого дня Утро в дороге. За ночь наш автомобиль так промерз, что приходится устлать сиденье спальным мешком. Миновав несколько монастырей, достигаем, наконец, последней цели нашего путешествия – горного монастыря Эрдэн Хамбин Хийд. Сколько не стараюсь, ничего не могу разыскать о нем в справочнике (впрочем, это вполне в духе Мачека: открыть какое-нибудь место, о котором слыхом никто не слыхивал, зато Мачек «читал об его существовании в какой-то старинной французской рукописи...») Могу только сказать, что более удивительного места я не видал. Здесь уже высятся вместо сопок необъятные скалы, среди которых, - как бы на дне чаши-долины, - раскинулась долина, покрытая такими на удивление корявыми деревцами, словно их посадили корнями кверху. Меж этими корнями затерялось в монастырских развалинах несколько юрт, приветно дымящих, а к ним по снегу идет монгольский мальчик, везущий хворосту воз. Высоко на горе – небольшой монастырь, с площадки которого можно обозреть всю удивительную картину, - снежное бескрайнее поле, словно бы усеянное мириадами сверкающих алмазов, морщинистые щеки гор, поросшие густой серой щетиной корявых деревьев. Сердце пронзает тоска по преходящести всей этой неземной красоты. К сожалению, через час нам снова пора в дорогу, - долгий путь в тронутую (если не сказать помешавшуюся) цивилизацией Ургу... Сергей Корсаков         Ваше мнение на форуме ! |
| [ Вверх ] | | | ||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
