|
|
 |
 |
|
|
Золотой эликсир - продолжение Валерий Лозовой Опера, конечно, ребята чумовые, но рыщут хорошо. Бойцы-молодцы! Не то что участковые, филоны дохлые. Но и они увы, который день рысачат-ишачат, а все безрезультатно. - Тля буду, но я этих гадюк захапаю! Всех повинчу, паразитов. Руки-ноги им, как те лампочки повыкручиваю! - хорохорился на планерке Перлюк. Бил крыльями, как предрассветный кочет. - Спокойней, старший лейтенант, спокойней! И приберегите этот ваш жаргон для общения с криминальным элементом. Супрунову, безусловно, импонировал боевой запал оперативника, которого считал своим личным протеже. Сам такой был по молодости - идеалист, спаситель, защитник общества от всякой нечисти… Но не осадить зарвавшегося подчиненного он никак не мог. - Выражаешься, старлей, просто как матерый уголовник! - Да что вы Игнат Петрович, это же профессиональный лексикон! Перлюку нравился блатной жаргон, любил блеснуть на "фене". Мечтал после юрфака диссертацию по этой теме защитить. Книжки читал, собирал фразы-перифразы, идиомы, заковыристые, многоэтажные выражения с эмоциональными междометиями. И бережно заносил в блокнотик. Выспренно, для пущего звучания, именовал его своим "матримониальным вокабуляром", не слишком вникая в значение латинизма "матримониальный". Главное, что в обложку блокнотика было встроено матовое, в прямом смысле, полупрозрачное окошко, за которым вращал буркалами грозного стража правопорядка личный пропуск старшего лейтенанта оперативной службы Минвнутрдел. А протокольную канцелярщину Перлюк не любил. Просто терпеть не мог. Где имущество не продается, а непременно "отчуждается", и где все "соответствует согласно показаниям". И "задержанные лица навели на жилье потерпевшего наличием вещественных доказательств, которые были изъяты при обыске, в присутствии понятых". А "задержка производилась в вечерний период времени, с двадцати двух до двадцати трех, а точнее, в двадцать два тридцать". От подобных формулировок его мутило. Но даже геройский Перлюк "этих гадюк", уже вторую неделю "захапывает", а все - шиш с маслом. И вот вроде забрезжил свет в конце тоннеля. Вернее потух при свидетелях. Кто-то кого-то заметил, заприметил. Странность наблюдаемого явления выказал. Мол де, видели не то мужчинку, не то переростка, не то малолетку, переодетую пацаном. И этот - не мальчонка, не лягушка, не неведома зверушка - вроде как бы регулярно фигурировал в означенных местах. В самый, что ни наесть момент преступного погашения наружного городского освещения. Реальный сигнал, наконец-то! Неказистый парчек. Сквер практически, но большой. Мужики туда заходят днем побухать. Водку, как правило. Дамочки, а чаще девушки - чисто покурить, стыдливо. Не в Париже живем! Ближе к вечеру, когда смеркнется, смешанные компании молодежи - под пивко. И обязательно вездесущие, всеведущие пенсионеры - "ботулисты-грибники" - пасут пустую посуду. Ссорятся и договариваются о зонах влияния. Ведут свои битвы за тару с залетными бомжами-перехватчиками, реализуя необузданный территориальный инстинкт. В общем, публика конкретная. Вот оттуда и поступил тревожный сигнал. Вот там-то и заметили, засекли неладное сознательные граждане. Позвонили - не поленились. Спасибо им! Так что придется дражайшей Галине Ивановне потерпеть с голубчиками. Со сметанкой да чесночным соуском. Эх, досада! Ежкин кот! Но на него, на Супрунова лично возложено координирование операции по задержке. Он ее осуществляет и поста своего не покинет, пока не наметится хоть какой-то, пускай мизерный результатец. Слишком многое от него зависит. И его чуйка чует четко - сегодня томительные ожидания будут наконец-то вознаграждены. Она Супрунова за двадцать лет работы в органах подводила редко. А голубчики подождут, не скиснут. Скоро полночь. Ждет полковник, бдит неусыпно. И, похоже, не напрасно. И вот взвыли сирены, замелькали мигалки, раскручивая по переулку свой неистовый, пламенный зикр. Тьму полоснули сверкающие лезвия фар и яркая вспышка, ударив по глазам, озарила радостью воспаленный полковничий мозг. Перлюк, наконец-то! Во двор управления торжественно закатывала кавалькада патрульных машин. Давно пора! Видать с уловом, ежели все вернулись, как один. Снаружи до слуха полковника донесся лязг и хлопанье дверок, рокот моторов, крики оперов, неразборчивые, приглушенные ошметки фраз в повелительном наклонении. Отсюда сверху, он различил лишь смутные, копошащиеся тени. Но на мгновение фары вспыхнули, и Супрунов успел заметить, как форменные картузы, уткнувшись утиными клювами козырьков куда-то под ноги, блестят хлястиками на полубоксах затылков. Заскрежетали входные двери и коридоры наполнили топот и возбужденные голоса. На стенном табло пропищала полночь - со своим ужасающим, абсолютным "дупель-пусто". Супрунов оглянулся полюбоваться квадригой светящихся параллелограммов нолей, вставших на дыбы, и суеверно сплюнул через левый погон. Слава Богу, дождались! Новые сутки тронулись и покатили. Полковник радостно хлопнул в ладоши и сладострастно растер венерины бугры, унимая нервную дрожь в пальцах. - Разрешите войти! На пороге замаячил Перлюк. Его румяная репа сияла триумфальной улыбкой. - Входи, Витя, входи! - Супрунов встал и обошел стол. - Ну, докладывай, что у вас там? - Взяли мы его, Игнат Петрович! - как из пушки радостно выпалил Перлюк. - Да ну, серьезно? И кто же это? - Вы не поверите - такой заморыш! Совсем потерянный... - Ладно, ладно! Сам посмотрю! Супрунову не терпелось убедиться воочию. - Представляете, Игнат Петрович, лазит такой сморчок по аллеям, по дорожкам… Очкастый, хлипкий, невзрачный. И вдруг останавливается. Постоял минуту. А фонарь над ним как задрожит. Помигал, поблымал и затух. Он к следующему ковыляет. Мы давай за ним по-тихому, полукольцом, строго образуя зону абсолютного визуального наблюдения. Он останавливается, и башку так задирает. На фонарь лупится, змей. А тот... А тот, вы не поверите, Игнат Петрович, гаснет, гаснет... и потух совсем. Совсем! - Так и потух? И что у него в руках ничего? Никаких орудий, приспособлений? - Нет, нет, руки свободны. Он ими даже махал, как дирижер в опере... Супрунов капризно отмахнулся. - Хорошо, хорошо, знаток опер, давай его сюда - разберемся! Перлюк выскочил. Супрунов степенно водрузился за стол, медленно провел ладонью ото лба к затылку, поправляя президиумный кок, и, щелкнув, зажег настольную чертежную лампу на коленчатой подставке. Кабинет озарило предчувствием дознания. Мигом вернулся Перлюк. За ним, в сопровождении сержанта, в кабинет вступил задержанный. Боже, и впрямь - доходяга! Плюгавчик занюханый. Неужели этот задрипаный засранец и есть "враг столицы номер один", как его окрестила пресса? Ибо злодей оказался субьектом невысокого роста, "интеллигентной", что называется, наружности. В куцем, потертом беретишке, со смешно торчащим на макушке корешком. Но артистично сбитом набекрень. В потертых, запиленных до белизны джинсах. Плюс бесформенный, огромный, как бушлат, толстый, серый свитер - с эскимоским орнаментом. Его румянное личико обрамляла модная эстетская бороденка "ноликом", аля-Арамис, уже серьезно подернутая "гарлемской" щетиной. Ни дать - ни взять, моложавый профессор на даче, уже закончивший черенкование и готовый приступить к окучиванию. Он близоруко щурился на свет и тихо сиял улыбкой Джоконды. - Здравствуйте! - проговорил он вкрадчиво и вместе с тем веско, едва переступив порог. "Шиз!" - сходу определил Супрунов. Определил, опередив собственное умозаключение. "Из дурки смылся, явно". - Проходите, задержанный! Садитесь. Прелюк подхватил стул за спинку и установил его перед столом, точно на оси кресла начальника. "Шиз" прошел бочком и неловко плюхнулся на стул - наручники, застегнутые за спиной, явно ему мешали. В ярких лучах настольной лампы стали заметны и прочие детали. Прямо на скуле красавца багровел малиновым джемом свежайший кровоподтек, а надбровная дуга уже заплыла гематомой в первичной фазе. - Старлей, я же просил - без рукоприкладства! Мы же на острие прессы! Под прицелом бдительного внимания и пристального интереса средств массовой информации. В свете новых директив, так сказать. Вот - читай! "Честные налогоплательщики желают знать, почему гаснет свет?" Смотри - "Конец света"! И здесь - "Кто сеет тьму в ночных кварталах?"… Совсем задрали, папараци! Спасу от них нет! На хрена оно нам надо, старлей, перед самими выборами! Накануне народного кворума, так сказать! Опять эректро… электоратных перипетий хочешь? Перлюк электоратных перипетий явно не хотел. Слушать начальника ему было очень неприятно. Но он молча сопел и потел под мышками. Потом все-таки виновато выдавил, оправдываясь: -Так это он сам, Игнат Петрович, когда выгружался. Ручки-то в браслетиках. Так он и не сгруппировался, да в торец взял и зарулил, дохляк малохольный! - Знаю, знаю я вас любителей почем зря дубасить. Мутузить, куда ни попадя, не глядя! Когда надо и когда не надо! Никакого гуманизма, глядь, в рядах органов! Идиоты. Волю им дали, дубинки. Вот и лупят, куда ни попадя! Но куда ни попадья, туда и поп! Ведь и сам ты, Петрович, был такой же в молодости. Ничуть не лучше - даже хуже! Резиновых дубинок ведь еще в ходу не было. Приходилось тузить аккуратно, но сильно, без внешних повреждений. Эх, молодость! Школа милиции. Юрфак. Член суда, член туда… - Смотри не борзей, Перлюк, а то переведу обратно в участковые - на Татарку. - Из грязи вышли в князи, Игнат Петрович. В грязь и уйдем! -Ну-ну,философ, блин! Мечтал бы, небось, обратно? - Зря вы иронизируете, Игнат Петрович! Я ж изо всей мочи стараюсь, из последней кожи лезу! - Ладно, ладно! Угомонись! Супрунов обернулся к конвоиру. - Сержант, сними с него наручники! - приказал Супрунов. Тот ловко исполнил приказ. Задержанный начал сосредоточенно растирать онемевшие запястья и поочередно обжимать пальцы, пытаясь не то оторвать их, не то стащить с них, как с авторучки, невидимые колпачки. При этом улыбка на его устах продолжала сиять тихим светом. - Садись, старлей, сюда - протокол вести. То есть, предварительный допрос фиксировать. Вон на угловом столе папка ... Да не верти соплом - тебе полезно! Перлюк, стащив фуражку, явно без энтузиазма, уселся. Вести протоколы он был явно не большой любитель. - Документы есть? - Да нет, Игнат Петрович, у него никаких документов. Ни денег, ни документов... Я обыскивал. - Понятно. Как ваша фамилия? Задержанный вопроса словно не услышал. - Очень жаль вас. Здесь все пронизано грязной, агрессивной пневмой. Супрунов был полон внимания и терпения. - Конечно, конечно, сами чувствуем - не филармония! И все же, как ваша фамилия? - Фамилия? - переспросил задержанный. - Да, фамилия! Повисла пауза. Задержанный почему-то задумался. Явно припоминая. Напрягся, наморщил лоб, тщетно силясь вспомнить собственное имя. Покраснел, натужился, как вареный рак. Глаза из орбит вон. Губы зашевелились беззвучно и веки замигали, часто-часто. - Я... я не помню! - протянул он и повертел головой, как теленок, которого обсели мухи. - Это как так - не помните? Может амнезия? Подумал Супрун. Или склероз? Да нет, молод слишком для склероза. Клиент явно шандарахнутый пустым мешком из-за угла. А судя по ужимкам, даже и не слишком пустым. Ну, не шандарахнутый, но явно не без привета. Суматик - не суматик, но очень уж странный. - Может у вас с памятью нелады? Выпадение... - Нет, нет, никакая это не амнезия, как вы изволите думать! Задержанный говорил медленно, как бы припоминая, и неустанно при этом улыбался. Даже когда хмурил лоб, пытаясь что-нибудь достать из памяти. От этого лицо его преображалось странной, химерной гримасой, будто тик у него или паралич тройничного нерва. Лоб жил своей жизнью, а рот своей, независимой ото лба. Если лоб хмурило и штормило, то рот, в противовес, растягивала нелепая ухмылка Гуинплена. - Не беспокойтесь, прошу вас. Я нарочно, нарочно забыл. Специально, понимаете? Все сделал для того, чтобы забыть. Как тот краснодеревщик, у Чжуанцзы, помните? - Не помню! Супрунов, похоже, начал раздражаться. - Жаль, жаль! - задержанный сокрушенно покачал головой. - Видите ли, этот краснодеревщик первым делом забывает, сколько ему заплатят за заказ. Потом забывает, собственно, что ему заказали. Затем напрочь забывает даже собственное имя. И только после идет в лес выбирать дерево… - Так вы краснодервщик! - вдруг осенило Супрунова. - Почему - краснодеревщик? Опять повисла недоуменная пауза, невидимо изогнувшись в воздухе вопросительным знаком. Ее нарушил Перлюк. - Гражданин полковник, вот это было у него в наружном кармане! Он встал из-за своего стола и, подойдя к Супрунову, положил перед ним небольшую записную книжку. Супрунов осмотрел ее. Габариты - семь на двенадцать. Коленкор цвета гнилой вишни. Уже бывавшая в боях. В книжке половина страниц оказалась выдранной "с мясом", что подтверждали сиротливые, с неровными ошметками, зубцы перфорации. На первой из оставшихся страниц было неразборчиво выведено единственное слово. Синей шариковой ручкой. Женская фамилия - "Тропинина". Все остальные страницы были чисты. Супрунов хмыкнул. - И зачем это вам? - Что зачем? - Забывать собственное имя! "Краснодеревщик" посмотрел на полковника, как на дегенерата, расширенными от удивления глазами. - Как это, зачем? Для деперсонализации, естественно! Для преодоления барьера акцентуации личности. Методом деструкции атрибутов конкретного субъекта… Надеюсь, я ясно изъясняюсь? - Более чем! Супрунов промял лобные доли обеими ладонями. - Ну, хорошо, а фамилия "Тропинина" вам известна? - Как? Тропинина? "Краснодеревщик Чжуан-цзы" задумался и вдруг обрадовано хлопнул себя по лбу. - Так это же моя собственная фамилия! Вернее до вчера была моей, пока я ее окончательно не запамятовал. Но вы мне ее напомнили. Мерси! - Не за что, гражданин Тропинин. А имя-отчество, может, припомните тоже! - Тут и вспоминать незачем... Полковник даже привстал и наклонился, чтобы быть ближе, упираясь ладонями в стол, нашоршив ушки на макушке. - Имя известное - Василий Андреевич. Какое еще может быть имя у Тропинина? Супрунов обрадовано крякнул. - Слава Богу, выяснили! - и радостный повернулся к Перлюку, - Витенька-голубчик, а ну-ка запроси картотеку - есть ли у них что-нибудь на Тропинина Василия Андреевича? И обратно к задержанному. - А по какому адресу проживаете, гражданин Тропинин? Тот глянул на полковника, как из зазеркалья. - Как по какому? По улице Тропинина и проживаю. Супрунов так и застыл в ступоре. - Стоп! Как это? Тропинин - по улице Тропинина? - Естественно! Абсолютно а-де-ква-тно! - резонерски протянул имярек. - Всякий раз, когда приходит время менять место, которое дарует мне кров и тепло, я, из благодарности к нему, меняю и свое имя. Беру его у нового места пребывания и записываю на новой странице книги жизни. А предыдущую, со старым именем, безжалостно выдираю. И таким образом главный атрибут личного "эго" уходит из моей памяти навсегда. Понимаете? Супрунов вздохнул обречено. Придурок, точно придурок! Выспренний, пафосный придурок. - Что в вымени тебе моем? - проныл, протянул, промычал он и потряс в воздухе злосчастной записной книжкой. Коленкоровая обложка с укором хлопнула о полковничий перст. В углу скалился, корчился от распирающего нутро смеха Перлюк. - Ну, что ты ржешь, старлей, как дуралей? - гаркнул Супрунов, автоматически рифмуя свой риторический укор, отчего Перлюку стало еще веселее. Он хохотал, уже не сдерживаясь. - Все понял, дурило? Наш пациент регулярно себе псевдонимы меняет. Так что с картотекой придется обождать. Досье на него, похоже, можно найти и в Большой Советской энциклопедии. Супрунов перевел взгляд на "пациента". Тот по-прежнему улыбался, как невинный киндер, вперив задумчивый, познавательный взор куда-то в пол под рабочим столом полковника. - Так, так, значится вы такой же Тропинин, почтенейший, как я - Пушкин? Замечательно! А предыдущее ваше имя у вас и впрямь из памяти напрочь вышибло? Может поднатужитесь и вспомните его как-нибудь, минуя ваше бедное, оскорбленное "эго"? "Лжетропинин" снова наморщил лоб, тужась вспомнить, изо всех сил сминая кожу веером, переходящим в гармошку. В результате чего меж бровей его застыла дрожащая, трепетная как юная лань, осциллограмма. Но рот оставался при этом неумолимо изуродованным компрачикосами. Ни дать, ни взять, перед полковником возвышался на троне бесспорный победитель конкурса гримас на римских сатурналиях. - Фамилию точно не припомню. А вот имя-отчество, пожалуй, как и сейчас - Василий Андреевич. И тут полковника осенило. Конечно! Воодушевленный догадкой, он просто подскочил к оперативной карте города, налепленной слева от стола, во всю ширь простенка. На ней стикерами были обозначены зоны поражения сетей городского освещения. Мать твою, так и есть! Последний прецедент имел место быть вот здесь. Вот - зеленый треугольник сквера на развилке. Вот - название улицы. Полковник вывернул шею, как придушенный гусь.Троп-и-нина! Эврика! Годится! А предыдущей? Ага, освещение набережной и, рядом, перпендикулярно к реке - по улице Жу… Жуковского! Окрыленный Супрунов полез в шкаф, где на верхней полке, за кодексами и циркулярами, покоилась тысячестраничная томина "Большого энциклопедического словаря". Он извлек его и развернул на литере "Т". Тролли… Тромбы… Тропарь… Тропики…Так и есть! - На, Перлюк, читай! Вот - здесь... - Слушаюсь, гражданин полковник! Перлюк, как прилежный школяр, начал водить пальцем по столбцу. - "Тропинин Вас. Андр. Годы жизни. Рус. художник... Бывш. крепостной… "Портрет Пушкина"... И те де, Игнат Петрович. Супрунов перегнулся через стол, к томине, повернутой к нему вверх ногами, и перебросил толщу страниц назад, чуть не зацепив нос Перлюка. Пролистал до нужной морфемы и сполз ногтем по столбцу. - И здесь читай тоже! Перлюк загундосил, глотая слоги и слова. -"Жуковский Вас. Андр. Годы жизни. Рус. поэт... Поэма "Светлана"... " И что? - А то! И Вас тоже Андр... Потом с визгом крутанулся на каблуках. - Василий Андреевич! Неопознанный сидящий субъект поднял глаза. - Жуковский? Задержанный удивленно взвел брови. - Да - Жуковский! Откуда вам известно? - Знаю, Василий Эгегеевич, знаю! И "Кемел" не курю, а знаю! "Раз в крещенский вечерок девушки гадали..." Супрунов задумчиво поглядел в окно. Там за стеклом иллюминировала ночь. И вот странность, черт его дери, в отражении задержанный выглядел каким-то деформированным, неожиданно, удивительно преображенным. Абсолютно, до полной неузнаваемости, изменившимся! Супрунов готов был поклясться, что это был просто совсем другой человек. Старомодно одетый. С шейным платком, заправленным в кружевной воротник белоснежной, шелковой сорочки. С бакенбардами. Сияющий могучим сократовским челом в ореоле ионических кудрей ... "Мересьеву мерещится!" Супрунову захотелось перекреститься и снова плюнуть через погон - уже трижды, по количеству полковничьих звезд. Он резко обернулся и посмотрел на задержанного. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал медитировать на паркетных зигзагах. По прежнему, в берете и джинсах. Лысый, ростом невелик… - Так-с, с Тропининым, сдается, разобрались. Теперь попытаемся ликвидировать и Жуковского! Полковник опять двинулся к карте. Очень важно сейчас выяснить хронологическую последовательность событийного ряда. Так сказать, отследить по порядку, по числам - в каких частях города вырубалась наружно-осветительные агрегаты и объекты? Но это вовсе нетрудно. На стикерах аккуратным почерком Катеньки-секретутки проставлены даты. Кто там следующий? Ага, стадион по улице Мате Залки. - Мате Залка! - гаркнул полковник, как на плацу. В ответ, задержанный радостно, узнавающе закивал. - Я - Мате Залка! Супрунов осторожно, поступательно, как башню танка, повернул голову и краем глаза, самым-самым краешком, чиркнул оконное отражение. Даже не заглянул - метнул краткий беглый взгляд, взглядик, взглядочек, взглядочечек. Блин, так и есть! За окном стоял навытяжку республиканский генерал - в пилотке с кисточкой, со сжатым кулаком, поднятым вверх. " Но пассаран, камарадос!" Карамба! Наверное, усталость, подумал Супрунов. Надо отоспаться. А то, похоже, крыша сползает. А эти имена пришельца, как листья капустные, отваливаются, обнажая предыдущие. - Василий Андреевич! А, Василий Андреевич! Тот не скрывал удивления. - Вы мне? Задержанный передернул плечами, удивленно вытаращив глаза. - Помилуйте, я - Мате Залка! - Ладно, едем дальше! Залка так Залка, мой зайка! Перлюк, ты аналогичный цирк когда-нибудь наблюдал раньше? - Да, Игнат Петрович, дурдом редкий. Следующими в ретроспективной последовательности на карте значились зоны улиц Салавата Юлаева и Патриса Лумумбы. С их громкими кандидатурами задержанный согласился беспрекословно. В окно полковник уже больше не глядел. Боялся, рефлекторно отворачивая голову. Его кожу пробирал озноб, а по спине сновали перепуганные мурашки, таща, кто спички, а кто и яички. А в отражении, за широкой полковничьей спиной, сначала проявилось из тьмы скуластое, темное лицо с надвинутым на бровь остроконечным малахаем с лихо свисающим лисьим хвостом. Острые, раскосые глазки гневно посверкивали сквозь длинный пушистый мех. Он самый! Сподвижник вора Емельки… Но следующий стикер заставил его почернеть, сменил на высокого негра с шевелюрой, начинающей седеть пружинками. В темной официальной паре, в очках и при галстуке. Спасите премьера! Свободу Конго! Свободу… Наидревнейшая дата значилась на стикере в районе улицы Рихарда Зорге. - Герр Зорге? - тоном агента императорской контрразведки "кемпейтай" вопросил Супрунов. - Я-я! Патрис Эмери Лумумба оставил посмертно свой пост и сменился несгибаемым резидентом Кремля, в течение пятнадцати лет тормошившим преступную фашистскую ось "Рим-Берлин-Токио". Все - дальше идти некуда! "Кио-ку-мицу! Совершенно секретно. Вместо прочтения сжечь!" После Рихарда Зорге, по идее, должно последовать реальное имя задержанного. Супрунов покрылся от волнения холодной испариной, как банка пива "Бизон" в лапе рекламного ковбоя. - Да поймите вы, голубчик! - увещевал он мнимого резидента советской разведки в Харбине. - Вы - не доктор Зорге! Доктор Зорге казнен японцами пол века назад, в конце второй мировой войны. - А вы - никакой не Зорге, прах его раздери! И грохнул кулаком по столу. Лишенный последнего мнимого имени, окончательно амнезированный инкогнито стащил дрожащей ладонью берет с головы и мучительно затиснул его между коленями. - Не Зорге, говорите? А кто же я? Кто? - Штырлиц недорезанный! - злобно гаркнул из своего угла Перлюк, и шариковая ручка под его пальцем подогнулась и треснула на стыке, как спичка. Назад Продолжение Ваше мнение на форуме ! |
| [ Вверх ] | | | ||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
